Витебский

Вокзал Витебский. Я тебя люблю теперь еще больше!

До электрички 40 минут.
— Встаньте! — закричала красивая молодая женщина в форме, когда я присела на скамейку у кассы.
Я подпрыгнула. Ну, а вдруг на бомбу села? Она неслась на меня как на амбразуру.
— Вы с ума сошли?
— Я вообще с детства такая. Сумасшедшая я. А что?
— Оно и видно, — и заботливо стелит картон. — Садитесь. Холодная же скамейка. Уходя, не выбрасывайте.

Она излучала столько добра, что растопила бы все льды Антарктиды.

28 сентября 2018 год. Электричка 23:14.

© JuNaVi

Зов кровавой луны

— Мои воины! Я называю вас лучшими во всем мире, в целой галактике, ибо я знаю вас, а вы меня! И истинно говорю вам, завтра мы будем пировать в чертогах проклятых лоялистов, когда последний из них падет от наших рук. Вы проделали долгий путь, обретя на нем мудрость и благословение темных богов. Вы принесли свои клятвы, а боги одарили вас своими дарами(читайте далее)

Чарли

Чарли

Меня зовут Чарли. Я лабрадор. Такой милый кобелёк, который нравится всем. Иногда, правда, мне не нравятся эти самые все – приходится кусать. Берегите жопы. Еще у меня есть хозяйка. Я её люблю, какой бы они ни была и что бы ни вытворяла. Дальше не обсуждается. Люблю, и всё.

Она купила меня щенком. Мне был месяц, а ей – 408 месяцев. Не ищите калькулятор, так и быть, помогу – 34 года. Уже на следующий вечер она сидела на полу нашей двухкомнатной хрущёвки, пила четвёртый по счёту бокал красной гадости, гладила меня и плакала:

– Ну и катись нахер. У меня теперь есть собака, она никогда не предаст. Скажи, Чарли, что во мне не так? Сказал, что готовлю не очень, – пошла на курсы к французскому педриле. Вроде больше не бубнил. Потом до одежды моей докопался, ходишь, говорит, в бесформенных балахонах, похожа на мешок с картошкой, рядом стоять стыдно. Сменила весь гардероб, хорошо ещё, помогли мама с бабушкой – много вещей своих отдали. Вообще перестал на меня смотреть. Потом намекнул на секс, типа у нас уныло, а в кино по-другому, люди с душой и профессионализмом подходят к процессу. Какие такие кина? Я два месяца в ютубе изучала ролики про минет, на бананах едва не разорилась. Опять бабушка помогла – принесла два ведра кукурузы. Все для него. А он ушёл, сука. Чарли, ты у меня один-единственный. Не бросай никогда, ладно?

Я посмотрел в зарёванные глаза и лизнул её щёку. Что мне оставалось делать? Это сейчас я могу того хера сожрать запросто вместе со шляпой и ботинками, а от щенка много ли толку. Она обняла меня, и мы уснули. Говорю же, во всем виновата красная гадость.

Пропорционально размеру моих луж на полу нашей хрущёвки рос и я. Она заботилась обо мне. Видно, всю имеющуюся энергию вкладывала. Видел я по ящику передачу про пятизвездочные турецкие отели, называются «ол инклюзив». В тот период нашей жизни я наслаждался ультра ол инклюзивом. Кормили от пуза, по субботам – авокадо. А обязанностей никаких: утром проводил хозяйку на работу и жди себе, пока вернётся. Я и ждал (если совсем честно, то спал без задних лап). Потом она возвращалась, целовала меня, кормила фаршем. Мы оба были счастливы. Говорю же, люблю её. Всем сердцем люблю.

А потом в квартире нарисовался какой-то хмырь, вроде коллега с работы. Пришли они после кина, выпили на кухне красной гадости и в спальне закрылись. Судя по звукам, ей понравилось. Ну раз она счастлива, то и я счастлив. Но наутро она впервые за всю нашу совместную жизнь забыла меня покормить. За это ответили ботинки хмыря. Скажем так, их не стало. Хотел и хмыря наказать, но она на него смотрела с такой любовью, что я передумал.

Хмырь оказался нормальным мужиком, мясо мне приносил. Ботинки, правда, прятал в холодильник. Что странно, он навещал нас только в обеденное время, ну и ночевал иногда. Вечерами хозяйка не отлипала от телефона, с ним, похоже, переписывалась. И становилась всё грустнее. По выходным совсем труба: сидит и смотрит на телефон, а он не звонит, кошка драная. На очередном напольном вечернем заседании с красной гадостью она меня гладила и говорила:

– Эх, Чарли, ну почему все так? Он женат. Один нормальный, понимающий человек попался, и тот, блин, с приданым. Думала в его компании дух перевести. Перевела, ага. Каждый его лайк в инсте отслеживаю, с телефона не слезаю. Я ведь лучше его жены, Чарли. Вот, посмотри на груди мои, это ж подарок судьбы. Дожила, собаке грудь показываю. Скоро праздники новогодние, и мы с тобой опять одни.

Она тихо заплакала. Ну всё, пиздец тебе, хмырь. Добегался, параллельный ты мой. Она меня обняла, а я рычал от ненависти.

На следующий день, когда он явился на очередной обед в костюме, костюма лишился тоже. Как только ушёл в её комнату, я приступил к работе. За каждую её слезу, сука, ответит. Скоро от костюма остались рожки да ножки. Повезло, нашёл на полу два телефона на зарядке – его и её. Сгрыз оба. Нехуй в эту штуку пялиться и плакать потом ночами.

Хмырь вышел из спальни в её халате, увидел, что кроме халата надеть теперь нечего и телефона нет, принялся меня хлестать поводком. Она закричала, хотела меня защитить. Хмырь её оттолкнул, сгрёб меня в охапку, спустился к машине и запихнул в багажник. Я думал, топить везут, прикидывал, как на него накинусь, когда из машины вылезет. Но хмырь притащил меня в какую-то клинику. В клетку посадили, вкололи что-то, тут мои силы и закончились. Когда проснулся, чужая тётка меня гладила прямо через прутья клетки и говорила в телефон:

– Что за люди, заведут собаку, наиграются, и всё, не нужна. Привезут, тысячу сунут – усыпляй, дорогая. Ладно, я тебе перезвоню.

Тётка подсела поближе. Одной рукой гладит, а второй шприцем в бок целит. Я не тупой, я всё понял. Только хозяйку жалко, как она без меня? Троекратное гав, гав, гав! Ну пока, мир.

Вдруг двери открылись, и она сама вбежала, вся зарёванная.

– Стойте! Нет, не надо! Я нашла тебя, нашла!

Тётка остановилась и заворчала, что всё равно не вернёт тысячу, но нам не до неё было. Хозяйка бросилась ко мне, а я – к ней.

– Чарли, я все клиники объездила! Прости меня, прости! Слышишь?

Говорят, что собаки не плачут. Пиздёж. Вот тогда я плакал, один раз. Только никому не рассказывайте. Мы вернулись домой и уснули.

***

Потом хозяйку уволили, это хмырь постарался. Из моего рациона пропало мясо, пришлось сидеть на кашах. Стал пассивным вегетарианцем. Но она не сдавалась. Мы с ней начали бегать по утрам. В основном, конечно, я бежал, а она всё больше берёзками любовалась. Немного отдышится – и до следующей берёзки. Пару месяцев прошло, и ничего, резвее побежала. Красную гадость почти перестала пить. Только с бабушкой, когда та приносила кукурузу и старые юбки.

Ещё хозяйка пошла учиться – туда, куда давно хотела. Цветочки в букеты собирать. Я ей намекал, чтобы то же самое, только с мясом. Мясной букет – это лучшее, что есть на земле. Но раз хозяйка предпочитает цветочки, значит, я тоже. Всю нашу хрущёвку завалила букетами и сказала:

– Если мне никто не дарит цветов, значит, сама буду составлять красивые букеты и дарить другим.

Я намёк понял и на следующей пробежке принёс выдранный с корнем лопух – большой и зелёный. Хозяйка презент оценила, обняла меня, поцеловала.
Сентиментальная. Вскоре её взяли на работу в цветочный магазин, чему она была рада, а я ещё больше. Во-первых, всё цветочное барахло переехало по месту службы. Наша хрущёвка снова на квартиру стала похожа, а не на стог сена. Во-вторых, в мой рацион вернулось мясо.

Через два года к нам пришёл Серёга. Вроде холодильник чинил, а потом остался. Серёга классный. Он её не обижает, наоборот, она с ним смеётся постоянно. Недавно появился ещё один Серёга, совсем маленький. Хозяйка попросила его тоже охранять и любить. Сделаем. По-другому никак, я же собака.

© Александр Бессоновстраница автора на ФБ

Лили

🎃Ужасная юмореска🎃 Стивену Кингу
Лили слыла самым крохотным существом на улиточной ферме господина Жукьеда, что располагалась близ французского города… впрочем, называть которого я не стану, дабы не вызвать у нашего читателя лишнего к нему страха.
Малышке бы радоваться, но, воспитанная на определённых нравах и ценностях, она горевала.
— Ну, почему я не такая, как все? — не раз задавала она себе этот вопрос. — Маленькая и невзрачная? Никто меня не замечает…
Действительно, приходившие на ферму сборщики улиток в белых халатах и перчатках её не замечали, не подхватывали ловко с куста, не просовывали сквозь блестящее металлическое кольцо и не говорили громко: «Ого! Редкий экземпляр!» Нет, ничего подобного с ней не происходило, как бедняжка ни старалась привлечь к себе их внимание.
В то время как её сверстницы давно выросли и попали по распределению в самые лучшие рестораны города, Лили оставалась всё такой же замухрышкой, порою днями и ночами орошая подножий корм своими горькими слезами.
Поначалу, конечно, по совету пышнотелых подружек она пыталась себя откормить. Через не могу заталкивала себе в горло очередной листочек опротивевшей травы. Листочек не лез и даже поворачивал обратно. Лили выплёвывала его и, печально вздыхая, не спеша откусывала себе новый листочек, в душе, видимо, надеясь, что он будет покладистее и прямиком отправится в желудок к сотне других листочков. Надежды, как правило, не оправдывались.
Несколько раз на дню она подбегала к подружкам.
— Ну, как? — спрашивала она у них, — Я поправилась? Подросла?
— Неа, — окинув её с ног до головы, отвечали ей пышнотелые подружки, с аппетитом вкушая сочную после поливки траву.
Лили с завистью глядела на них, и ей казалось, что обедающие подружки растут прямо у неё на глазах. Растут ввысь и раздаются вширь.
«Сколько у них толстых, жировых складок! — с восхищением думала Лили и, оглядывая себя, непременно при этом вздыхала: — А у меня только одна натянутая, прозрачная кожица!» — и она уползала, несчастная, к себе и там давилась травой вперемешку со слезами…
Одна, правда, подружка, когда настала очередная пора сбора урожая и все моллюски буквально столпились на самом видном месте в ожидании сборщиков улиток, сжалилась над ней и взяла с собой.
— Ни на шаг от меня не отходи! — сказала Коко. — Я попробую протащить тебя.
Это были самые счастливые минуты в её жизни. Ах, как она ждала с подругой своего сборщика!
Праздничного настроения не испортили даже несколько насмешливых голосов дородных молодок.
— Эй, Коко! — кричали они. — Что за соплячка с тобой? Тоже, небось, в рестораны собралась?
Вокруг поднялся сплошной хохот.
— Не обращай внимания, — говорила ей Коко, — на этих глупых слизнячек. Им место в столовой!
В это время как раз появились сборщики улиток, и все моллюски кинулись к ним наперегонки, расталкивая друг друга, залезая на кусты и подпрыгивая.
— Мы тут! Мы здесь! — кричали они.
— Я гожусь для соуса а-ля Наполеон! — едва двигая своим неуклюжим, жирным телом, орала одна самка.
Бедная Лили только мечтала попасть в такую изысканную приправу. Скорее всего, её отдадут в какой-нибудь кабак на окраине города, сварят вместе с какими-нибудь остатками старых, залежалых моллюсков и сделают студень и подадут его на обычной тарелке какому-нибудь портовому грузчику, который будет закусывать им пиво на разлив. Но Лили была согласна и на это, лишь бы её взяли.
Не вытерпев, она сказала подруге:
— Может, тоже побежим?
— Нет, — отвечала Коко, — нам нужно дождаться своего сборщика. Поверь мне.
Так они ждали. Долго ждали. Кругом уже ходили белые халаты и с брезгливой дотошностью отбирали живой товар; и Лили услышала, как одна из глупых слизнячек, что потешались над ней, сказала другой:
— Пойдём, Кармен, к толстяку. Сдаётся мне, что не прогадаем.
Они тоже ждали своего сборщика.
Улитки поползли. На прощанье дородная Кармен обдала Лили высокомерной брезгливостью, словно та была помойным, гадким червяком, и они с подругой важной походкой поползли вперёд.
— Может, и нам податься к толстяку? — робко спросила у подруги Лили.
— Нет, — был ей ответ. — Нам надо дождаться своего…
Наконец, пришёл их сборщик улиток. Это был высокий худощавый старик в очках, в той же самой белой одежде, с пластмассовым ведёрком и железным кольцом. Подойдя к листочку, где они с Коко сидели, он прокашлялся в кулак и, низко наклонившись, спросил:
— Ну и кто у нас здесь нынче?
Коко ответила за себя и за подружку и попросила взять их обеих.
— Что вы, девчата, — отвечал им старик. — Никак не могу.
— Ну, пожалуйста, — умоляла Коко.
— Нет-нет, что вы? Если я возьму такую недомерку, господин Жукьед с меня три шкуры спустит! Смотрите, какая она маленькая, куда ей на праздничный стол!
— А если я голову вытяну? — чуть не плача сказала Лили. — Может, тогда подойду?
— Да нет, голубушка; я бы рад, да на глазок вижу большой недомер.
— А вы попробуйте: вдруг ошибаетесь.
Старик достаёт кольцо — точный измеритель улиточной зрелости, — и Лили проваливается в него с вытянутой шеей и ногами.
Расставание с Коко было недолгим. Подружки со слезами крепко обнялись, и старый сборщик, взяв Коко, ушёл восвояси…
Снова одна!
Так шли дни. Появлялись на ферме новые улитки, которые даже во младенчестве были больше, чем Лили. Лили горевала.
Нет, никогда, видно, ей не покинуть эту ферму!
Но вот однажды случилось чудо: на ферму нагрянул сам господин Жукьед, маленький, полный, с усиками, в чёрном дорогом костюме, шляпе и с тростью.
Он расхаживал по тропинкам, смотрел по сторонам, заглядывал под листики, предварительно приподнимая их своей тростью. За ним осторожно, на цыпочках шагали долговязый управляющий и несколько работников фермы, которые тряслись от страха и, казалось, совсем не дышали. Управляющий что-то лепетал.
Случайно или нет, но вскоре господин Жукьед натолкнулся на нашу героиню. Надо сказать, что он был человеком не то чтобы жадным, но увиденное его огорчило. Причём настолько, что он вскричал:
— Что? Недомерка! Это же убыток! Она должна хотя бы окупить себя!
Последние слова особенно напугали Лили: она не понимала, как она может окупить себя. Что ей для этого необходимо сделать? Если бы кто-нибудь ей сказал, то, разумеется, она бы из раковины вылезла, лишь бы окупить себя!
Управляющий что-то хотел объяснить господину Жукьеду, но со скандалом был уволен. Назначив нового начальника фермы, владелец сказал ему, сердито стукая указательным пальцем по трости:
— Чтоб через неделю улитка у меня выросла, иначе я вас всех уволю!
Приказ есть приказ, и Лили тотчас занялись. У неё появились самые лучшие корма, душ и массаж. Ей ставили музыку. Моцарта, Баха, Чайковского. Джаз, рок, металл. Читали Шекспира, Толстого, господи ты боже мой, Стивена Кинга!..
Ах, как бы она, Лили, хотела, чтобы великий король ужасов съел её, и съел живьём, как, она слышала, он любит это делать с противными креветками. Сперва он аккуратно двумя пальцами возьмёт её с фарфорового блюдца, поднесёт к своему лисьему рту, но прежде чем положить на кончик высунутого языка, заглянет ей в глаза и, быть может, скажет: «Привет, детка»; и она, краснея и смущаясь, ответит ему по-английски: «Привет, Стивен. Ты прекрасно выглядишь», или что-то в этом духе, что она непременно придумает на ходу… Господи, это была бы, пожалуй, лучшая смерть на свете!
Одним словом, улитку ублажали как могли, лишь бы она росла и прибавляла в весе.
Но Лили не росла и не прибавляла в весе. Персонал забеспокоился: отпущенная ему неделя была на исходе. Чтобы не доводить дело до разборки, решили позвонить хозяину. Так, мол, и так, подопечная не растёт и не прибавляет в весе, хоть увольняйте…
Встревоженный господин Жукьед не замедлил примчаться на ферму. Посмотрел: действительно, улитка ни на грамм не прибавила живого веса. Подумал и нашёл выход из положения.
— Ветеринара мне, живо!
Ветеринар явился уже с готовым шприцем для инъекции, и господин Жукьед сам делает Лили укол. Все смотрят, у улитки немного кружится голова и начинает просыпаться зверский аппетит.
— Следите за ней! — был отдан приказ.
Назначили дежурство, следили в оба, но однажды вдруг подросшая Лили исчезает. Все работники фермы засуетились, забегали, искали под каждым кустиком, но нигде пропавшей улитки найти не могли, так что пришлось набраться мужества и позвонить господину Жукьеду. Тот тоже искал, но безрезультатно.

Спустя некоторое время по городу поползли слухи о маньяке в наряде гигантской улитки, который врывается в рестораны и со словами: «Ну, съешьте, ну, съешьте меня!» — кидается на столы насмерть перепуганных посетителей.
Один пострадавший так описывает случившееся:
— Мы с деловыми коллегами отмечали сделку в тот день в ресторане… хорошо, не буду называть… когда появился этот маньяк. Он подбежал к нашему столу и закричал каждому из нас (нас было трое): «Ну, съешьте, ну, съешьте меня!» Потом он прыгнул к нам на стол и переломил его пополам. Мы разбежались. Причём мы убежали из ресторана последними. Я, честно признаюсь, после этого, не знаю, как сказать, зарёкся есть улиток!
А другая дама говорила:
— Я сперва подумала, что нас с подружками разыгрывает мой кузен Фелисьен, который любит наряжаться во всякие тряпки, но потом, к моему ужасу, он сказал, что в тот вечер был совершенно на другом конце города в образе рождественской индейки…

Вскоре после того господин Жукьед разорился, потому что никто — ни рестораторы, ни их посетители — не хотели иметь дело с деликатесным, как его прозвали, маньяком и перестали заказывать улиток. Ферма опустела и была продана за долги с молотка. Теперь там заместо моллюсков разводят кроликов, и новый владелец, господин Мясообжорро, уже сейчас принимает заказы и обязуется доставлять в кратчайшее время прямо к вам на дом готовых кроликов. Курьеры с длинными ушами — отличительный знак его компании — уже разъезжают по городу.
Ну что ж, пожелаем ферме господина Мясообжорро процветания, и, конечно, чтобы с ней не случилась такая же трагедия, как с улиточной фермой господина Жукьеда.

Сейчас я съем свой бифштекс, выпью чай с молоком и, пожалуй, допишу рассказ. Ведь всем интересно узнать, что стало с Лили… Но что это? Глядите: у котлеты появились глаза, челюсти… Лапы! Да это же мясной монстр! Господи, кто-нибудь спасите несчастного автора!

Конец
Урал 2016 г.

© Нил Марсиани