Не чета ведовству

Не чета ведовству 

Глава 1.

Принимается предзаказ на книгу Стражи Тридесятого леса

Небольшую чистую комнату ярко освещало солнце. Обстановка была аскетичная — маленький столик с кувшином и кружкой, табуретка, сундук у стены и кровать, придвинутая изголовьем к окну. На кровати, укрывшись цветным лоскутным одеялом, дремала изможденная женщина.

Дверь комнаты приоткрылась и внутрь тихо прошмыгнула девочка. Беззвучно подошла к кровати, уселась на табуретку и стала ждать. Солнечный свет играл в золотисто-русых волосах. Серые глаза внимательно наблюдали за кружащимися в лучах пылинками. В доме царила уютная послеобеденная тишина.

Постепенно солнечные лучи переместились на кровать, и потревоженная их светом женщина заворочалась. Девочка встрепенулась.

— Пить, — послышался слабый голос.

Девочка подбежала к столу, налила из кувшина воды и подала больной. Женщина сделала несколько неуверенных глотков и откинулась на подушку. Поняв, что она уже проснулась, девочка принялась хлопотать по хозяйству: встряхнула одеяло, притащила ведро и тряпку, протерла полы. Потом забрала кувшин и наполнила его свежей прохладной водой, спустившись во двор к колодцу. Все это время женщина молчала, задумавшись о чем-то и тяжело дыша, а когда девочка принесла миску с еще теплой кашей, очнулась, покачала головой и спросила:

— А отец?..

— Он по торговым делам в город уехал, — ответила девочка. — Мам, поешь…

— Нет, дочка, — слабо улыбнулась женщина. — Дай мне лучше свежей водицы.

Напившись, женщина вернула дочери кружку и переспросила:

— Так мы в доме одни?

— Марфуша снедь приготовила и ушла, — подтвердила девочка.

— Давай-ка продолжим шитье, — помолчав, произнесла больная.

Девочка послушно подошла к сундуку, с натугой приподняла крышку и извлекла из него разноцветные лоскутки, иголку и катушку ниток.

— Покажи-ка мне, что там у нас получилось, — попросила ее мать.

Результат их работы представлял из себя продолговатую болванку из светлой ткани, туго перетянутую в одном месте ниткой. Отдельно лежало что-то, похожее на платье из лоскутов, причем из рукавов торчало нечто, отдаленно напоминающее весьма и весьма условные ладошки. Совместив оба фрагмента, можно было получить заготовку куклы, правда, без волос и лица, а также без ног — отсутствие последних, правда, скрывал длинный подол платья.

Женщина покрутила куклу так и сяк, нахмурилась и снова о чем-то задумалась. Потом попросила дочку принести из сундука разноцветную пряжу и, прикладывая ее к голове куклы, придирчиво выбрала цвет волос. Девочка тем временем вдела нитку в иголку и взяла лоскуток, но женщина жестом остановила ее.

— Принеси ножницы, дочка, — велела она.

Аккуратно разрезав пряжу, мать протянула пучок нитей девочке. Та непонимающе смотрела на нее.

— А ножки? Ты ведь говорила, что голову украсим в самом конце…

Женщина тяжело вздохнула и отвела глаза. Потом улыбнулась дочери:

— А мне стало интересно, какая она у нас получится… Давай украсим сейчас и посмотрим?

Девочка, сопя, принялась за шитье. Мать подбадривала ее: «Помнишь, как я тебе показывала? Вот так…», а потом негромко, но уверенно запела. Слов песни было не разобрать, но мелодия навевала мысли о древней старине, глухих лесах и неведомых, нечеловеческих силах.

Песня закончилась одновременно с работой. Аккуратными стежками девочка обозначила рот и нос куклы и отдала заготовку матери. Та медленно, словно нехотя, вытащила из-за пазухи нитку бус, сжала их в руке и с неожиданной силой рванула. Черные блестящие бусины запрыгали по полу. Женщина разжала кулак, посмотрела на ладонь. Две бусины поблескивали на ней. Женщина отстранила дочь и потянулась за иголкой:

— Это я пришью сама…

Солнце почти скрылось за крышами соседних домов, комната постепенно погружалась во тьму. Кукла сидела на кровати, сверкая глазами. Девочка и женщина были неподвижны. Через некоторое время больная, утомленная работой, задремала. Девочка тихо поднялась, взяла куклу и принялась баюкать, мурлыча под нос колыбельную сразу для обеих.

На небе появились уже первые звезды, когда во дворе скрипнули ворота. Девочка встала, нежно поцеловала спящую мать и отправилась вниз, встречать отца.

 

***

Родня, приглушенно прощаясь, тянулась к выходу. Служанка убирала со стола. Хозяин дома, высокий плечистый мужчина с окладистой бородой и усталыми глазами, стоял у двери, провожая гостей. Последний из них похлопал хозяина по плечу, пробормотал: «Ну, держись, кум», и ушел.

Мужчина постоял немного в одиночестве, послушал доносившееся с кухни бряканье — служанка мыла посуду, потом запер дверь и горько вздохнул.

— Да уж, держись… — произнес он и пошел вверх по лестнице.

В опустевшей комнате на табуретке съежилась заплаканная девочка. К себе она крепко прижимала тряпичную куклу.

— Шла бы ты спать, Василиса, поздно уже, — сказал он ей и тут же подосадовал на себя — слова прозвучали слишком строго. Не умеет он обращаться с детьми. Вот торговать — пожалуйста, это у него получается хорошо. А дочкой всегда занималась жена…

Девочка без возражений поднялась, однако в свою комнату не пошла — юркнула под лоскутное одеяло и свернулась в клубочек. Мужчина потоптался рядом, неловко погладил дочь по светлым волосам, задул лучину и снова спустился вниз. Плеснув себе браги, он уселся за стол и тяжело задумался. Мысли катились неохотно и неуклюже и почему-то напоминали тяжелые валуны. Он всегда быстро соображал, если дело касалось товаров, перевозчиков, цен. Сейчас было непонятно даже, с какого конца приниматься за размышления.

После двух кружек браги ситуация изменилась, и мысли забегали резво, словно жеребята. Как и жеребята, они сталкивались и хаотично метались, а у некоторых даже разъезжались ножки. Этот образ мужчине понравился больше, но увы, ситуацию решить не помогал.

Купец потряс головой. Проблема встанет перед ним в полный рост уже через неделю. На это время он планировал поездку с товарами в отдаленную часть царства, которая могла затянуться надолго. Оставлять девочку одну неизвестно насколько нельзя. С собой брать тоже невозможно — тяготы и опасности пути не для ребенка. Наемная нянька — чужой человек, и если он задержится надолго или вовсе не вернется — что станет с дочкой? Родни ни у него, ни у жены нет…

На этом месте размышлений перед изрядно захмелевшим внутренним взором мужчины предстала одна из соседок. После некоторого раздумья купец пришел к выводу, что это как-то связано со словом «жена». Жена, конечно, и о ребенке бы позаботилась, и дом бы в порядке содержала… Только где ее взять? Мужик печально вздохнул и подлил еще браги. Образ соседки померк, и взамен хозяину дома привержилась родственница знакомого купца. Смутно догадываясь, что подсознание отчаянно пытается на что-то ему намекнуть, мужчина залпом допил содержимое кружки, крякнул и осел на пол.

Наутро оказалось, что его интеллектуальные усилия не прошли даром. Голова купца трещала, но идея, блуждавшая в его мозгу накануне, сейчас достигла своей цели и предстала наконец перед ним целиком и полностью. Мужчина умылся, хватил огуречного рассола, переоделся и нетвердыми шагами направился на соседнюю улицу, где в небольшой лавчонке торговала пряжей, вязаньем и кружевом вдова средних лет. Среди покупателей она слыла женщиной небогатой, но порядочной и честной. Помимо этого, вдова имела двух дочерей, и это позволяло надеяться, что с детьми обращаться она умеет.

 

***

Свадьбу, конечно же, играть не стали. Какая уж тут свадьба. Вдова, впрочем, на этом и не настаивала. Дошли до управы, объявили, что являются теперь супругами, подмахнули бумаги и отправились восвояси. Обстоятельства не располагали к шумным застольям, кроме того, время поджимало и проблем было достаточно. До отъезда было необходимо уладить все вопросы с документами на имущество и об опеке над девочкой, перевезти вещи вдовы и ее дочерей и разместить всех на новом месте. Не давали отдохнуть и собственные дела купца, которому нужно было еще собрать свои вещи, перевезти и погрузить товар, оплатить его транспортировку. В этой суете поговорить с дочкой времени почти не было. Перед самым отъездом мужчина поднялся по лестнице к девочке, которая с того самого дня так и оставалась наверху, выходя в общую комнату только поесть и помочь, если просили. Василиса сидела на кровати, держала на коленях куклу и смотрела в окно. Услышав шаги, она повернулась и серьезно взглянула на вошедшего.

Купец, не зная, как начать разговор, походил по комнате, помолчал и наконец присел на табурет.

— Прасковья — хорошая женщина, — сказал он. — Она и за хозяйством присмотрит, и о тебе позаботится.

Помолчали. Неожиданно девочка слегка улыбнулась и взяла отца за руку.

— Я понимаю, — ответила она.

 

***

После отъезда купца царившая в доме суматоха постепенно улеглась. Медленно, но верно усилиями вдовы повсюду устанавливался порядок. Со временем были разобраны привезенные ею с собой вещи, для всего нашлось свое место. Подумав, Прасковья не стала отказываться от помощи служанки, поскольку в одиночку вести хозяйство в большом доме, имея на руках троих детей, ей было сложно, и Марфушка привыкла к новой хозяйке. Девочки тоже привыкали друг к другу. Случались, конечно, и ссоры. В один из первых вечеров в новом доме Агафья, младшая дочка вдовы, хотела поиграть тряпичной куклой, и, получив на свою просьбу отказ, попыталась отобрать игрушку силой. Превосходя дочку купца ростом, возрастом и весом, она выхватила куклу у нее из рук и торжествующе показала язык:

— Крыска-Василиска!

В следующий миг обе завизжали и шарахнулись в стороны. Игрушка отлетела на пол. Агафья, подвывая, скатилась по лестнице, а Василиса задержалась в дверях и медленно обернулась. Лежащая бесформенной грудой на полу кукла ничем не привлекала взгляда, но девочка могла поклясться, что секунду назад ее глаза засветились, словно огоньки на конце лучины. С опаской приблизившись, Василиса подняла игрушку, уложила на кровать, бережно прикрыла одеялом и спустилась вниз. Агафья о чем-то шушукалась с сестрой. Обе недобро покосились на Василису, но вскоре испуг отступил, а обида забылась, и пару дней спустя они  уже играли втроем.

Времени для игр, правда, было немного. Вдова, женщина сурового вида и твердых принципов, считала, что к работе по хозяйству надо привыкать с малолетства, и справедливо распределяла между девчонками посильную помощь по дому. Вечерами она учила своих дочерей  рукоделию, полагая, что, независимо от достатка семьи, такие умения лишними не будут. Василисе, как самой младшей, дозволялось покамест наблюдать. Девочка сидела в светлице и слушала перестук спиц и жужжание веретена. Куклу после того случая она с собой вниз не брала, но, едва поднявшись в свою комнату, прижимала любимицу к груди, и, бывало, что-то тихонько ей нашептывала.

 

Глава 2.

Вечерело. Солнце катилось к краю небосвода, дневная жара спадала. Розовеющие лучи летнего солнца освещали купеческий дом. Дом был добротным и просторным, в два яруса, но внимательный взгляд мог заметить, что постепенно строение ветшает. Когда-то яркая краска потускнела и местами облупилась, резные наличники кое-где потрескались, навес над крыльцом просел. По хозяйству тут управлялись пятеро женщин, и приводить жилье в порядок было некому.

Из дверей дома показалась молодая русоволосая девушка с туеском. Быстро перейдя двор, она скрылась в дверях курятника, откуда немедленно донеслось возмущенное квохтание обитателей, не желающих добровольно отдавать честным трудом снесенное. Через некоторое время рекетирша показалась снова, поставила наполненный яйцами туесок на крыльцо и подошла к воротам.

Девушка довольно долго всматривалась вдаль. Дорога, проходя мимо ворот дома, сворачивала за соседние постройки, уводила за пределы города, шла краем леса и окончательно скрывалась за холмом. Вдалеке виднелась скрипучая крестьянская телега. Больше на дороге никого не было.

— Васька! — раздалось от крыльца.

Девушка вздохнула, прикрыла створку ворот и задвинула засов. Мачеха подняла туесок и скрылась в доме. Василиса последовала за ней.

Первые годы после женитьбы на Прасковье дела купца шли хорошо. Новая супруга и в самом деле оказалась женщиной надежной и порядочной, хозяйство вела умело, о девочках заботилась, но держала в строгости. Купец без опаски оставлял на нее дом и уезжал по торговым делам, которые тоже спорились. Благосостояние семьи росло, и мужчина начал задумываться о расширении своего предприятия. Как-никак, на его попечении было теперь трое девочек, которых предстояло когда-то выдать замуж, снабдив достаточным приданым. Несколько его коллег в столице успешно торговали заморскими пряностями, украшениями, тканями и прочими диковинами. Мужчина, порасспросив знакомых, выяснил, что закупаться всем этим на месте гораздо выгоднее, чем приобретать у перекупщиков. Далекие поездки, правда, были небезопасными, однако риск того стоил. Набрав людей себе в охрану, отец Василисы договорился с владельцем корабля, закупил провиант, собрал товары и отбыл.

С тех пор прошло уже три года. О купце не было ни слуху, ни духу. Прасковья, поначалу терпеливо ожидавшая возвращения мужа, по истечении условленного срока ожидания отправилась в столицу и принялась расспрашивать тамошних дельцов, промышлявших заморской торговлей. Добралась она и до мореходной компании. Все усилия оказались тщетными — корабль вместе с капитаном, командой и пассажирами бесследно пропал. Осторожными намеками ей дали понять, что если никаких известий нет, надо готовиться к худшему. Очевидно, ее муж сгинул в морской пучине.

Вернувшись домой, дважды вдова немного погоревала, а потом задумалась об их дальнейшем житье-бытье.

Отправляясь в путь, купец позаботился о том, чтобы оставить домочадцам средства на прожитье. Однако дорога ему предстояла долгая, провоз груза стоил денег, различные въездные пошлины — тоже, и кроме того, надо было позаботиться о запасе на случай, если свои товары он продаст за морем дешевле, чем рассчитывал. Помимо прочего, отсутствовать купец рассчитывал максимум год. Денег у Прасковьи оставалось немного.

Распустив набранных за предыдущие удачные годы слуг, женщина оставила только преданную Марфушу, согласившуюся работать за стол и кров, распродала остатки товаров, закрыла лавки, на вырученные средства закупила ниток и пряжи и усадила девчонок за работу. Последний год семья существовала исключительно за счет продажи рукоделия. Настасья, старшая дочь вдовы, хорошо вязала, Агафья специализировалась по кружеву. Сама Прасковья пряла пряжу, закупала материалы и продавала готовый товар. Васька, в основном, управлялась по хозяйству. Любая домашняя работа спорилась в руках Василисы — посуда была отмыта до блеска, белоснежное белье хрустело крахмальными краями, каша получалась рассыпчатая, а тесто — пышным. Эти заботы не отнимали у девушки много сил и порой даже казалось, что порядок и чистота воцаряются как бы сами собой. Однако с рукоделием у девушки не ладилось. За что бы она не взялась, дело не шло. Пряжа, начатая накануне, к утру покрывалась колтунами, вязанье получалось неровное и косое, кружево запутывалось так, что распустить нитку не представлялось возможным. Единственным стоящим упоминания результатом ее усилий была та самая кукла, сшитая под руководством матери и бережно хранимая. Помаявшись какое-то время с неумелой падчерицей, Прасковья махнула рукой на безнадежную затею и поручила девушке работать по хозяйству. Василиса с готовностью согласилась — все в семье понимали, что времена настали непростые. Освобожденные от домашних дел сестры корпели над рукоделием, не разгибая спин, а Васька и Марфуша хлопотали на кухне и во дворе.

Войдя в дом, Прасковья поставила на стол туесок и заглянула в горницу. Дочери усердно работали. Вдова в который раз с тоской подумала, что теперь уж ни о каком удачном замужестве девушек нет и речи. Дело было не только в отсутствии приданого. Старшая, Настасья, еще могла рассчитывать выйти замуж за человека достойного, став после свадьбы хозяйкой в купцовом доме. Но что делать после этого остальным? Для матери допустимо было остаться при семье дочери, а вот Агафье с Василисой пришлось бы стать приживалками. Ходили бы они тогда по родному дому, не смея головы поднять и лишний раз на глаза показаться, куском бы себя попрекали… Нет уж, живут они четверо — сами себе хозяйки, и ладно.

 

***

Василиса прибиралась на кухне после ужина. Управившись с посудой, протерла стол, убрала остатки каши в печь и смела сор с пола. Оглядевшись — не видит ли кто, девушка воровато шмыгнула за печь и достала из потайного закутка заветную куклу.

С того самого случая, как игрушка напугала их с Агафьей, Василиса старалась куклу никому не показывать. Все-таки — единственная память о матушке, а если кто из сестер, опаски ради, в печь ее кинет? Да и негоже почем зря людей пугать. Прошло уже много лет, и Василиса убедилась, что в тот раз им с сестрой не померещилось и кукла действительно непростая.

Как-то раз, вскоре после смерти матери, она играла с куклой во дворе. Время было полуденное, мачеха с сестрами отдыхали от зноя в доме. Ворота, по дневному времени, были приоткрыты. Внезапно с улицы, со стороны рынка, послышался нарастающий шум и топот. Девочка любопытно подняла голову. Ворота распахнулись и во двор взбежал всклокоченный человек. Шум погони приближался. Дико оглядевшись, человек бросился к девчонке и схватил ее за шею.

Василиса даже не успела испугаться. Глаза куклы полыхнули алым, и человек, воя и тряся руками, закрутился на месте. На крик выскочила из дома Прасковья и заголосила, созывая народ. В ворота ввалились стражники, скрутили супостата и увели в острог. Позже выяснилось, что этот мужчина, торгуясь за штуку ткани, внезапно разъярился и ударил торговца ножом. Видно, предположила рассказывающая это за ужином Прасковья, он надеялся, что сумеет схватить Василису и ради жизни девчонки ему дадут уйти. Хорошо, что сделать этого он не успел и подмога подоспела вовремя.

Василиса благоразумно помалкивала. Куклу она надежно спрятала за печь.

В другой раз девочкам предстояло отправиться в лес набрать ягод. Следуя за сестрами по исхоженным полянкам, Василиса увлеклась и не сразу сообразила, что больше не слышит их голосов. Ее окружал лес, темный и незнакомый. Хотя отойти далеко девочка не успела, сориентироваться, в какой стороне опушка, никак не получалось. Аукнув несколько раз, Васька не услышала ответа и приуныла. Искать-то ее придут, да только когда? День клонился к вечеру, под деревьями смеркалось, и очень хотелось есть. А еще — попадет от батюшки, который строго-настрого запретил отставать от сестер.

Достав из кармана передника куклу, девочка внимательно на нее посмотрела и пошла по полянке. Вдруг глаза ее любимицы ярко заблестели. Убедившись, что это не случайный отблеск света, Василиса осторожно пошла через лес, ориентируясь по кукле, как опытный мореход по компасу. Вскоре она услышала знакомые голоса и как ни в чем не бывало присоединилась к сестрам, предварительно упрятав игрушку обратно.

Поняв, что кукла — не только памятка о маменьке, но и мощный оберег, защищающий от бед, девушка завела привычку тайком брать ее с собой повсюду. С той поры она не раз вызволяла Василису из неприятностей.  Последний случай произошел совсем недавно. На прошлой неделе, возвращаясь из лавки, девушка свернула в переулок и оказалась перед огромным разъяренным псом. Зарычав, зверь кинулся на нее, но тут же стушевался, поджал хвост и смущенно отошел в сторону, давая Ваське дорогу.

Сейчас девушка убедилась, что мачеха ушла спать, а сестры заняты в светлице рукоделием,  посадила куклу у печи и поставила перед ней блюдце с молоком. Это обыкновение было давней традицией и сложилось несколько лет назад. После того случая с разбойником, решив отблагодарить свою защитницу, девочка тайком унесла в свою комнату остатки ужина и по-детски наивно поставила их перед игрушкой. Проснувшись поутру, она с радостью увидела, что еда исчезла. Еще раз уверившись в том, что кукла у нее не простая, а волшебная, Васька старалась каждый вечер порадовать ее вкусным кусочком. Просыпаясь раньше всех, она успевала спрятать оберег до того, как его увидят домочадцы.

 

***

На следующий день Прасковья объявила, что собирается в столицу. От знакомых рукодельниц она узнала, что тамошний умелец придумал диво дивное — веретено, которое приводится в движение ногой, благодаря чему руки пряхи остаются свободными и работать удобнее и быстрее. Представить такое Прасковья себе не могла, тем более, что на вопрос, как же крутить веретено ногой, соседки разводили руками и непонятно отвечали: «с помощью колеса», но по слухам, изобретение ускоряло процесс в несколько раз. Стоила такая прялка недешево, однако вдова была готова раскошелиться за возможность прясть ловчее и больше и тем самым увеличить в перспективе доход. Дело было за малым — предстояло самолично убедиться, что чудо-веретено и вправду действует, да научиться на нем работать. С этой целью и предстояло женщине отбыть в стольный град. Выяснилось, что сегодня туда отправляется сосед, с которым Прасковья и договорилась о поездке — свою лошадь они давно уже продали за ненадобностью. Наказав дочерям, чего и сколько им за неделю надо сработать, женщина обратилась к падчерице:

— Василиса, ты садись за веретено. Пусть по дому пока управляется Марфа. Мне к завтрему четыре клубка пряжи заказали, а я за утро только один спрясть успела. Придется тебе помочь, больше некому.

Васька покорно кивнула. Уж три клубка до завтра она как-нибудь осилит, главное — не торопиться.

Проверив еще раз, все ли в порядке дома и в хозяйстве и достаточно ли у дочерей материала для работы, Прасковья собрала вещи, взяла денег на дорогу, прожитье и покупку прялки и уехала.

Девушки, пообедав и передохнув, принялись за работу. Настасья уселась к самому окну, вязать огромный пуховый платок. Агафья принялась за кружевной воротник для воеводиной дочери. Василиса покрутила в руках веретено, собралась с духом и закрепила на лопаске кудель. Рядом лежал клубок мачехиной пряжи — ровной, аккуратно смотанной. Ничего, подумала девушка, если постараюсь, получится так, что и не отличишь. Кроме того, девушка давно заметила, что если она прядет, не делая долгих перерывов, нитка получается ровная, зато уж если остановится ввиду позднего времени и отправится спать — пиши пропало, поутру все будет испорчено, поэтому решила не спешить, прясть аккуратно и сидеть за работой хоть до рассвета.

За разговорами время для девушек летело незаметно. Вот спустился вечер, и Марфуша позвала ужинать. Поев, рукодельницы вернулись в светелку и продолжили работу при свете лучины. Постепенно начала сказываться усталость, попеременно кто-нибудь позезывал, но отправляться спать девушки не торопились. Однако беседа сама собой утихла и каждая сосредоточилась на своем рукоделии.

Через некоторое время Василиса заметила, что лучина начала мигать. Потянувшись снять нагар, девушка неловко покачнулась, взмахнула руками, и огонек на лучине вспыхнул и погас. Комната погрузилась во тьму.

— Тьфу ты, Васька, вот же руки-крюки, — с досадой воскликнула утомленная работой Настасья. — Немного же осталось довязать! Хоть тебя совсем к рукоделию не подпускай!

— Я сейчас принесу уголек, — виновато ответила Василиса.

— Захвати тогда и кусок пирога, — оживилась Агафья. — Как раз и перерыв сделаем, а то уж спина не разгибается.

Сестры, кряхтя и охая, поднялись и принялись разминать затекшие поясницы, а Василиса побежала на кухню.

Там ее ждал неприятный сюрприз. Печка давно остыла, и уголька для розжига лучины взять было неоткуда.

Озадаченная Василиса хотела было вернуться в комнату и сообщить сестрам, что на сегодня, похоже, работу придется закончить, но на пороге остановилась, услышав приглушенные голоса.

Не собиравшаяся сначала подслушивать Васька бесшумно проскользнула к неплотно прикрытой двери и навострила уши — само собой получилось. Настасья и Агафья вполголоса что-то обсуждали.

— Сама слышала, соседка давеча говорила матери, что она ведьма была! — возбужденно шептала Агафья.

— Не болтай, — недоверчиво гудела Настасья.  — Какая там ведьма! Ведьма разве смолоду может помереть?

— Про это не знаю, — настаивала младшая сестра, — а только и с Васькой дело нечисто. Как вспомню куклу ее, так в дрожь и бросает! Глаза горели, как уголья, рожа жуткая…

— Померещилось тебе, — лениво зевнув, ответила старшая. — Где теперь та кукла? Давно уж выкинули, поди, а какая ведьма с колдовским предметом добровольно расстанется?

— А вот и не выкинули! — торжествующе воскликнула Агафья, и продолжила чуть слышно: — я ее видала третьего дня… Проснулась спозаранку, да и зашла на кухню воды испить — а она сидит у печи, смотрит на меня, а глазищи страшные…

— И горят, как уголья? — скептически предположила ее сестра.

— Гореть не горели, — подумав, признала младшая. — Только перед нею стояло блюдце с остатками молока, словно она его оттуда лакала… Жутко… Говорю я тебе — ведьма Васька! Вот не зря же у нее в руках ни одно рукоделие не спорится… Слышала я от старух, мол, ведьма ни прясть, ни вязать не может — сторонится ее добрая шерсть…

— Ну третью кудель она как-никак начала, — резонно возразила Настасья. — Видишь — прядет.

— Посмотрим еще, что утром будет, — таинственно ответила Агафья. — Собственными глазами видела я в прошлый раз — поутру вся пряжа в узелки у нее завязалась!

— Посмотрим, — покладисто согласилась Настасья.

Василиса слушала сестер, ни жива, ни мертва. Тихо и медленно отойдя от светлицы, она двинулась было к выходу, потом что-то вспомнила, прошмыгнула на кухню и выхватила из-за печи куклу. Прижав свою любимицу к груди, девушка прокралась к двери, чутко прислушалась — не идет ли кто? — и выскользнула во двор.

Встревоженные долгим отсутствием Василисы, сестры спустились вниз, но ни в доме, ни во дворе ее не обнаружили. Вернувшаяся спустя неделю Прасковья застала зареванных дочерей, которые знать не знали, куда делась ее падчерица. Агафья, правда, заикнулась было о каких-то ведьмах и полетах на метле, но Настасья тут же цыкнула на сестру. Вдова строго посмотрела на обеих, на всякий случай убедилась, что метла на месте, а потом тяжело вздохнула, поставила завернутую в ткань прялку в горнице, строго-настрого запретила трогать обновку и отправилась к начальнику городской стражи.

 

Глава 3.

Василиса остановилась только на окраине города. От бега у девушки сбилось дыхание. Раскинувшиеся за ее спиной дома озаряла луна. В окнах не видно было ни огонька — жители уже крепко спали. Тишину лишь изредка прерывало взлаивание собак. Пытаясь отдышаться, Васька оглядела куклу. Бусины глаз поблескивали в лунном свете, горящие уголья ничем не напоминая. Значит, не забыла Агафья того случая… А что домочадцы сказали бы, если б знали все остальное? Сама Василиса полагала, что памятная куколка — всего лишь безобидный оберег. А что об этом могут подумать другие?

Девушка медленно пошла по дороге дальше, размышляя над подслушанным. Если отвлечься от обиды за себя и за матушку, то получалось не очень хорошо. Действительно, со стороны могло показаться, что кукла не просто защищает хозяйку, но и действует другим во вред по ее указке. Узнают люди — изничтожат оберег от беды подальше, да и про саму Василису невесть что болтать начнут. Чего там — уже начали… С другой стороны, ведь как-то же они с матушкой изготовили волшебную куклу? Что же — получается, и вправду матушка была ведьма, да и Василиса тоже обладает колдовской силой?

Погруженная в размышления, девушка незаметно приблизилась к кромке леса. Неожиданно ее мысли прервал посторонний звук. Васька настороженно прислушалась. Ошибки не было — звук оказался дробным стуком подков по укатанной дороге. Ей навстречу ехал всадник.

Встревоженная Васька огляделась. От города она уже отошла довольно далеко и добежать до окраины не успеет. Оставаться на дороге не хотелось — мало ли, кого нечистый несет сквозь ночь? Может, припозднившийся купец торопится домой, а может и лихой человек скачет по своим темным делам. В любом случае, одинокая девушка на безлюдной дороге вызовет недоумение и расспросы, а может и что похуже. Единственным укрытием вблизи была лесная опушка. Кукла, конечно, была при ней, однако рисковать Васька не стала и проворно нырнула в кусты.

Отбежав на несколько шагов, девушка оказалась на знакомой полянке и затаилась, вслушиваясь в ночь. Топот приблизился и неожиданно стих. Выглянув из своего укрытия, Василиса увидела, что всадник спешился, посмотрел на лес и внезапно направился прямо на нее.

Перепуганная Васька метнулась за деревья, как потревоженный заяц, и помчалась, не разбирая дороги.

Государев гонец, направлявшийся в этот городок с малозначительным поручением, удивленно встрепенулся, услышав треск ветвей. Видимо, оленя вспугнул, решил он, справил нужду у ближайшего куста и поехал дальше.

 

***

Добравшись до очередной полянки, Василиса приостановилась, звуков погони не услышала,  с облегчением выдохнула и присела на пень.

Ночная прохлада была приятна после знойного дня. Возвращаться домой Ваське пока не хотелось. Во-первых, было еще, над чем подумать, во-вторых, неизвестно, удалился ли ночной супостат или так и подстерегает ее у дороги. В третьих, сокрушенно подумала девушка, как объяснять сестрам свое отсутствие, совершенно непонятно. Скажу, что ходила за ведовскими травами, сглаз навести, сразу и отстанут, мрачно подумала Васька.

Про ведьм девушка, конечно, слышала. Поговаривали, что те только и делают, что наводят порчу, летают на метлах и воют на луну. Или про луну — это о ком-то еще?.. Во всяком случае, отношение ведьм к луне, по слухам, было особое. Девушка, придирчиво сощурившись, уставилась на ночное светило. Никаких непривычных ощущений испытать не удалось. Тогда Василиса посмотрела вокруг и невольно подивилась на окружающую ее красоту.

Луна освещала лес волшебным серебристым светом. Кусты вокруг топорщились резными листочками. Дубы и клены чуть покачивали ветвями в такт легкому ветерку. Чуть поодаль стояли молчаливые и загадочные ели. Царили тишина и спокойствие.

Умиротворение, которое навеял сказочный пейзаж на девушку, оказалось недолгим. Совершенно не к месту ей вспомнилась одна история, которую она слышала еще от матери, а после — от Прасковьи.

Жители городской окраины всегда наведывались в лес по грибы и по ягоды, а также по дрова и по банные веники. Углубляться в чащу, однако, было не принято. Поговаривали, что в глубине леса обитает страшная и могущественная ведьма, древняя, как мир. Описывали ее, как старуху с крючковатым носом, седыми паклями и мрачно горящими глазами. Рассказывали также, что по причинам, никому неизвестным, бабка прихрамывает. Считалось, что попасть к ведьме в руки означает быть преданным скорой и лютой расправе — свирепая старуха зажаривала непрошеных гостей в своей печи. Экстравагантная особа, как и все их племя, не прочь была полетать по ночному небу, однако, вопреки всем традициям, предпочитала не помело, а ступу. Ходили кроме того еще какие-то слухи про ее избу, но россказни те были столь нелепы и ужасны, что однозначный вывод из них следовал один — жилище ведьмы едва ли не опаснее, чем она сама, и особо незадачливые посетители могут огрести от него когтистой лапой.

Вообразить себе избу с конечностями Василиса не смогла. Зато лирическое ее настроение как ветром сдуло, и окружающий пейзаж предстал перед девушкой совершенно в иных, тревожных красках. Шум ветвей показался угрожающим, ели — суровыми, а луна освещала девушку излишне ярко, злокозненно скрывая в густой тени все остальное. Пора уже, пожалуй, и честь знать, подумала Васька, приподнялась и потянулась за куклой.

Карман передника был пуст. Девушка заполошно обшарила траву вокруг, но ничего не обнаружила. Видимо, оберег потерялся во время панического бегства.

Как ни жаль было памяти о маменьке, а искать куклу в ночном лесу было бесполезно и жутко. Решив, что непременно вернется сюда и отыщет любимицу завтра поутру, Василиса постаралась сосредоточиться и вспомнить, с какой стороны она пришла. Вроде бы вон от того дубка…

Девушка двинулась к дереву и вдруг заметила под ним пару светящихся глаз. Вздрогнув в первый момент от неожиданности, Васька возрадовалась — кукла нашлась! — и устремилась вперед. В тот же момент глаза плавно и торжественно поплыли по воздуху ей навстречу.

Споткнувшись на полшаге, Василиса замерла. Способностей к самостоятельному передвижению за куклой до сего момента замечено не было. Промелькнула жуткая мысль, что у куклы ведь нет ног. Еще секунду Васька соображала, что хуже — страшное лесное чудовище или невесть каким образом движущаяся кукла, а потом пронзительно завизжала и со всех ног пустилась прочь — в темную чащу, себе на погибель, лютым волкам на расправу…

Под дубом остался присевший от испуга молодой любопытный лисенок.

 

***

Пару часов спустя взмокшая и растрепанная беглянка обессиленно упала на траву. Лютые волки свою потенциальную жертву невежливо проигнорировали, будучи по летнему времени сытыми и довольными. Иного рода погибель девушку тоже пока не настигла, хотя страхов ей пришлось натерпеться больше, чем за всю свою жизнь.

Собственно говоря, ее стремительное передвижение по темному лесу закончилось довольно быстро — после первого же коварно торчащего сучка, об который Васька едва не выколола себе глаз, и сменилось сначала быстрым шагом, а потом — унылым и утомительным продиранием через кусты. Было понятно, что она безнадежно заблудилась и разумнее оставаться на месте, но стоило остановиться, как откуда-то сбоку раздавался громкий треск, либо зловещее уханье, либо скрип, и девушка, всхлипывая, продолжала упорно двигаться вперед. В ночном лесу она никогда не бывала, поэтому даже в шорохе барсука ей мерещился как минимум проснувшийся от голода медведь. Однако теперь, казалось, даже воочию показавшийся грозный зверь не был способен заставить Ваську двигаться дальше. Девушка безразлично таращилась во тьму, решив покорно дожидаться своей участи, и даже не сразу поняла, что снова слышит топот копыт. Первая ее мысль была о лиходее с дороги — догнал-таки! — но показавшийся из леса всадник был на него совсем непохож. Конь под ним был белоснежый и словно светился  среди темных деревьев. Сам всадник был облачен в сверкающую светлую кольчугу. Не заметив съежившейся под кустом девушки, он с гиканьем устремился в чащу.

Некоторое время Васька тупо соображала, не померещилась ли ей сия галлюцинация, а потом до нее внезапно дошло. Едва ли всадник появился в лесу из ниоткуда, а значит, если она последует за ним, то рано или поздно выйдет к людям.

Воодушевившись, Василиса пошарила вокруг, нашла более-менее крепкую палку и поднялась на ноющие от усталости ноги. Надо было отправляться в путь, пока она помнит направление, в котором скрылся ее сомнительный ориентир. Посмотрев на вершины деревьев, девушка отметила, что луна давно закатилсь и занимается рассвет.

По ощущениям Васьки, она прошла несколько верст, когда впереди посветлело. Стволы окрасились нежно-розовым. Решив, что вот она — опушка леса, а за ней, наверное, виднеется поднимающееся солнце, девушка бросилась вперед. Источник света, однако, сместился в сторону, и среди густых елей Василиса успела увидеть мелькнувший оранжево-красный хвост. Какое-то время деревья были озарены мерцающим, словно сполохи огня, заревом, а потом вновь погрузились во тьму.

Странница, едва передвигая ноги, продолжила путь. Взошло солнце, и лес перестал казаться таким зловещим и полным опасностей, как накануне. Девушке даже удалось найти немного ежевики, а после она наткнулась на весело журчащий родник. Утолить голод, конечно, не получилось, но муки жажды были позади. Утомленная донельзя Василиса прилегла неподалеку от родника, вслушиваясь в его умиротворяющий шепот, смежила веки и погрузилась в крепкий, долгий сон.

 

***

Проснувшись, девушка попыталась приподняться и охнула. Все тело ломило — ноги от долгой ходьбы, остальное — от непривычно жесткого ложа. В батюшкином доме она почивала на пышных перинах да под теплыми одеялами, печально размышляла Васька. И куда ее понесло? Пусть бы считали ведьмой, от нее не убыло бы…

Умывшись и попив, девушка задумалась. След вчерашнего всадника давно потерялся, огненный хвост, ей, возможно, вообще померещился с устатку. Лучше всего, наверное, двигаться вдоль русла. Во-первых, всегда будет чистая свежая вода. А во-вторых, люди предпочитают селиться у речушек и родников, а это значит, что рано или поздно она наткнется на какую-нибудь деревеньку. Хорошо бы поскорее, а то есть хотелось уже нестерпимо.

О том, насколько далеко она ушла от дома и как теперь туда возвращаться, Василиса старалась не думать.

 

***

К вечеру девушка окончательно потеряла счет времени. Казалось, что она блуждает по этой зачарованной чаще целую вечность. Весь день она двигалась вдоль русла родника, но никаких следов людского поселения ей так и не встретилось, и надежда увидеть когда-нибудь человеческое существо постепенно таяла. Зверье, напротив, попадалось в изобилии — по стволам сосен при ее приближении взбегали белки, несколько раз из-под ног выскочили ушастые зайцы, беспрестанно раздавался перестук дятлов и чириканье прочих пичуг, и Василиса перестала обращать внимание на шорохи листвы и треск веток. Пожалуй, если бы сейчас выяснилось, что девушку кто-то преследует, она бы обрадовалась.

Странница мрачно таращилась в воды родника. Из воды на нее недружелюбно взирало  всклокоченное, нахмуренное лицо недоброй ведьмы. Девушка, всегда слывшая добросердечной и покладистой, чувствовала, что характер у нее за последние сутки изменился под стать отражению. Жизнерадостное журчание потока вызывало у нее досаду, бодро перекликающиеся птички раздражали, а при мысли о воде, показавшейся ей вчера такой вкусной, начинало мутить. Впрочем, мутило ее уже несколько часов почти без перерыва. Ноги гудели, спину ломило, желудок настойчиво требовал еды, и в целом жизнь была такая, что утопиться впору, да родничок мелковат.

Под деревьями быстро темнело. Мрак сгущался под ветвями елей, расползался от кустов. От воды немного тянуло холодом. Васька поежилась и отодвинулась. Нет, все-таки не ведьма, подумала она. Виданное ли дело, чтоб ведьма леса боялась?

Устроившись у подножия могучей раскидистой кли — хоть какая-то видимость защиты, девушка свернулась калачиком и попыталась задремать. Прошедшая ночь убедила ее, что подозрительные и жутковатые лесные звуки не представляют угрозы, однако сон не шел. Вместо этого она всматривалась в озаренный лунным светом лес и думала о доме, о сестрах, которые, наверно, уже с ног сбились в поисках, и о мачехе, которая задаст всем нагоняй за этот невольный казус.  Потом ее мысли обратились к потерянной кукле, и Василиса горько вздохнула, так жаль было надежного оберега, сделанного маменькой. Тут же она вспомнила о покойной родительнице и о своем без вести пропавшем отце, и на глаза девушки навернулись слезы. Страх, тоска, усталость и растерянность навалились все разом, и Василиса горестно разрыдалась, уткнувшись в траву лицом.

Увлеченная этим занятием, девушка не услышала, что сквозь чашу с треском ломится какой-то крупный зверь. Когда Васька, утирая слезы и шмыгая носом, наконец заметила признаки надвигающейся опасности, бежать было уже поздно. Девушка постаралась слиться с землей. Неведомое животное продиралось прямо к ней, и через минуту к роднику торжественной поступью вышло огромное бесформенное чудище. Подавившая вскрик Василиса не сразу поняла, что перед ней стоит здоровенный конь со сгорбившимся седоком на спине. Конь был черен, как смоль, а наездник укутан в темную хламиду, и вместе они почти сливались с ночью, производя поистине жуткое впечатление.

Конь прошествовал к воде, склонил голову и начал шумно пить. Лицо всадника осветила луна. Василиса увидела лысого бледного старца, вид которого мог бы показаться даже благородным, если б впечатление не портили крючковатый нос и мрачно горящие в темноте глаза. Наездник окинул взглядом окружающие родник заросли, внимательно посмотрел на ель, под которой пряталась беглянка, отвернулся и тронул поводья. Конь, фыркая, пересек водоем и скрылся в лесу на другой стороне. Василиса выползла из своего укрытия и попятилась в противоположном направлении. Следовать за этим всадником желания не возникало.

Внезапно краем глаза она заметила в глубине леса огонек. Присмотревшись, девушка убедилась, что ошибки нет. Где-то в чаще мерцал огонь, а значит — были люди!

Васька уже сделала несколько шагов к предполагаемому жилищу, как вдруг остановилась. Зловещий черный старик показался именно оттуда. Почем знать, может, там разбойничье логово? Чего добрые люди забыли в глухом лесу и почему ночью не спят?

Действительно, ехидно сказал ей внутренний голос. Добрые люди ночью по лесам не шастают!

Василиса тоскливо оглянулась на ставший уже привычным родник, потерла урчащий от голода живот и решительно двинулась вглубь леса. Там хотя бы шанс на спасение есть.

Огонек оказался гораздо дальше, чем она думала. Когда в поле зрения появилась полянка, девушка уже не слышала звука воды и не представляла, как вернуться к роднику. Оставалось одно — идти вперед. Васька выбралась на полянку и огляделась.

Перед ней в центре лесной проплешины стояла покосившаяся изба. Окна ее были ярко освещены, и за ними виднелся чей-то силуэт. Избу окружал забор, на одном из шестов которого торчало что-то, похожее на круглый горшок. Девушка сделала несколько шагов, пытаясь сообразить, где вход, как вдруг из-под ног ее с шипением метнулся кто-то темный и пушистый. Ахнув, Василиса узнала в животном крупного кота. Зверь взметнулся на забор и воззрился на непрошенную гостью, презрительно сощурившись.

— Кис-кис-кис, — робко позвала Василиса и сама поразилась, как хрипло и неестественно прозвучал ее голос после суток молчания. Коту, видимо, звук тоже не понравился, потому что он презрительно повернулся к девушке хвостом, спрыгнул на землю и скрылся по ту сторону забора. Последовать за ним, перемахнув через ограду, девушка не рискнула и продолжила обход. Оказавшись напротив окна, Василиса потянулась к забору, надеясь нащупать калитку, почувствовала движение сбоку, повернулась и обомлела. То, что она приняла за горшок, оказалось человеческой головой — круглой, щекастой и еще шевелящейся. Голова поворачивалась на шесте в сторону Василисы, поблескивающие глаза строго смотрели на девушку, рот приоткрылся. Отмахиваясь от нее руками и сдавленно застонав, Васька попятилась, наткнулась на ограду, почувствовала, как что-то подалось, споткнулась и кубарем влетала в открывшуюся калитку, которая как нельзя более некстати оказалась у нее за спиной. Тут же рядом с потрясенной девушкой раздался душераздирающий скрип, и изба, покачнувшись, нависла над нею.

Это было уж слишком. Василиса закатила глаза и, испытывая невыразимое облегчение, провалилась в беспамятство.

 

Глава 4.

День у бабы Яги не задался с самого начала. Проводив воспитанницу с ее наставником в рейд по Тридесятому лесу, бабка надеялась отдохнуть и заняться чем-нибудь приятным и для души, например, своим небольшим огородиком, но не тут-то было.

Во-первых, среди окрестных добрых молодцев недавно распространились слухи, что в чаще Тридесятого леса живет могучая ведьма, и кто ее не убоится и победит, тому достанутся несметные сокровища. Кто распускал эти россказни, Яга понятия не имела, но знала наверняка, какой участи заслуживает сплетник. Точнее, у бабки было несколько вариантов, но все они завершались скорой и бесславной кончиной шутника. Добры молодцы — народ бесшабашный, сомнениями и раздумьями не отягощенный, и лезли они на приступ избушки, словно мухи на мед. Поэтому прошедшей ночью Ягу трижды будили истошные крики и топот ног убегающих храбрецов — в лесной глуши, вблизи бабкиного обиталища, все их мужество бесследно испарялось. Завидев кособокую избушку, озаренную лунным светом, и заслышав утробное урчание Баюна, молодцы предпочитали не рисковать и убраться подобру-поздорову. Четвертому искателю приключений не повезло — он прибыл уже под утро, и, лихо перебравшись через забор, наткнулся на хмурую и невыспавшуюся Ягу, которая как раз, подоив корову, выходила из хлева. Погрозив кулаком вслед нарушителю спокойствия, бабка только собралась прилечь, как явился один из воспитанников Лешего. Сам Леший неделю назад удалился на дальние рубежи Тридесятого леса, проверить, все ли благополучно в его тамошних владениях, и попросил Ягу присмотреть на время отсутствия за своими питомцами. На попечении у Лешего состояло в данный момент пятеро ребят разного возраста, и вот теперь выяснилось, что самый младший из них куда-то сгинул. Ахнув, Яга запрыгнула в ступу и устремилась на поиски. Прочесав лес в радиусе трех верст от Лешева обиталища, бабка наконец обнаружила ребенка мирно дремавшим под кустом калины, водворила его на место, строго отчитала остальных за недосмотр и лишь к полудню вернулась в избу. Тут же на Ягу обрушилась новая напасть — оказывается, кто-то из ночных гостей был не лыком шит и вооружился против могучей и страшной ведьмы мечом. Меч этот, слова доброго не стоящий, но остро заточенный, так и валялся посреди двора, брошенный перепуганным хозяином. Обнаружила его избушка, пытавшаяся в отсутствие хозяйки устроиться поудобнее и теперь обиженно поджимавшая пораненную лапу. Свирепо бормоча под нос проклятия, Яга осмотрела глубокий порез, сделала вывод, что само не заживет, сплюнула в сердцах и вновь оседлала ступу — для лечения требовались редкие целебные травы. Обшаривая овраги и буераки, злая и голодная бабка на чем свет стоит костерила добрых молодцев, Лешего, который так невовремя отсутствует, и избушку, которая так неудачно оступилась. До дома Яга добралась только к вечеру. Подоив корову, она проследовала в избу и принялась за приготовление целебного снадобья. Поставив на огонь котелок с зельем, бабка отправила Баюна с Колобком в дозор, категорически запретив кого-либо и близко подпускать к избе. Баюн, по обыкновению, бесшумной тенью заскользил вдоль ограды, а Колобок уселся на шесте рядом с калиткой и пристально уставился в сгущающуюся тьму.

Зелье, которое варила старуха, было сложным и многокомпонентным. Какие-то травы следовало бросить в него целиком, какие-то — измельчить, от каких-то добавить только лепестки, причем строго в четном количестве, а некоторые составляющие следовало предварительно подсушить на печи. Задача осложнялась тем, что подраненная избушка то и дело переминалась с лапы на лапу, заваливаясь то на один бок, то на другой, и вся обстановка внутри сотрясалась могучими толчками. Яга осторожно помешивала содержимое котелка, стараясь его не расплескать, и временами недобро посматривала на меч. Когда снадобье было почти готово, бабка достала с полки точило, занесла меч над варевом и несколько раз провела камнем по лезвию. Раздался душераздирающий скрежет металла, в котелок упало несколько опилок. Немного подумав, Яга промурлыкала «прощай, оружие», и сунула меч в кипяток целиком. Избушка наполнилась шипением и паром.

В это время дверь приоткрылась, и в щель проскользнул взволнованный Баюн. Негромко мяукнув, он подбежал к хозяйке, поглощенной заключительным этапом приготовления снадобья. Цыкнув на кота, Яга извлекла из котелка останки меча и, хмыкнув, швырнула их в угол. После этого бабка сосредоточенно отсчитала пятнадцать капель из пузырька с  дождевой водой от первого весеннего ливня, еще раз перемешала зелье, удовлетворенно кивнула, затушила огонь и лишь тогда посмотрела на Баюна. Кот оскорбленно отвернулся.

— Ну ты, животное, — грозно начала старуха, но ее прервал Колобок. Подпрыгивая, он вкатился в избу и выпалил:

— Бабка, бабка, у нас гости!

Окончательно выведенная из себя Яга подскочила к двери и рявкнула в ночь:

— А ну, пшли вон, шпана безмозглая!

Прислушавшись и не уловив во тьме ни криков, ни топота, бабка подивилась самообладанию непрошеных гостей и захромала с крыльца, дабы лично поприветствовать пришельцев. Споткнувшись на втором шаге о бесчувственное тело, Яга с изумлением обнаружила Василису. Вздыхая и приговаривая: «вот она, эмансипация проклятущая», бабка сгребла девушку в охапку и потащила в избу.

 

***

Очнувшись, Василиса обнаружила себя лежащей на лавке в светлой горнице. Вкусно пахло пряным отваром. Потрескивал огонь в печи. Приподнявшись, девушка увидела уже знакомого кота, полки, уставленные какими-то пузырьками и горшочками и стол, на котором высился дымящийся котелок. Ощущая легкое головокружение, Васька попыталась вспомнить, как она тут оказалась. В своих воспоминаниях она вернулась в темный лес, увидела зловещего всадника, потом — покосившуюся избу, потом — кота, и в конце что-то невыразимо жуткое, от чего мороз прошел по коже. Именно в этот момент откуда-то сбоку раздался скрипучий старческий голос:

— Ну что, красна девица, зачем пожаловала?

Подпрыгнув от неожиданности едва не на вершок, Василиса повернулась и узрела седую лохматую старуху. Старуха неодобрительно оглядела девушку и продолжала:

— Дела пытаешь али от дела лытаешь?

— Ч-что? — переспросила потрясенная Васька.

Яга вздохнула и пояснила:

— Стандартная формула приветствия. Не мною придумано. Буквально означает следующее: какого рожна ты сюда притащилась? Нешто девке дома заняться нечем? Ладно бы еще парень — среди тех бездельников полно, пока ума не наберутся…

— Заблудилась я, — робко пояснила Василиса, и, подумав, добавила:

— Вторую ночь уж по лесу брожу, никак к людям не выйду…

— И не выйдешь, — оптимистично заверила ее Яга. — В такую глушь забрела.

Бабка подошла к столу и плеснула молока в две кружки. Одну протянула Василисе, из второй шумно отхлебнула сама. На некоторое время в избушке воцарилось молчание, прерываемое торопливыми глотками.

— Ладно, рассиживаться некогда, — заключила наконец Яга, забрав у девушки опустевшую кружку. — Пора и делом заняться.

Бабка прошла к полкам и задернула их пестрыми занавесками, пробормотав при этом что-то неразборчивое. Потом порылась в сундуке, достала оттуда сажень чистого полотна, бросила его на стол, извлекла оттуда же яркое одеяло и набросила на девушку. Василиса следила за приготовлениями во все глаза. Строго приказав девушке лежать смирно, старуха подхватила котелок и полотно и вышла из избы. Кот важно удалился вслед за нею.

Василиса еще раз осмотрелась и в душе ее зародились смутные подозрения. Позднее время, запах трав, загадочный котелок с варевом, черный кот и в высшей степени неприветливый вид старухи наводили на тревожные мысли. Особенно смущала девушку жарко натопленная печь.

Прикидывая, как бы половчее унести отсюда ноги, Васька попыталась встать, но в этот момент избушка вздрогнула. Девушка упала обратно, и заботливо накинутое Ягой одеяло накрепко прижало ее к лавке. Сдавленно взвизгнув, Василиса увидела, как свалились со стола миски и крынки, сам стол поехал в сторону печи, заскакали по полу сундуки, а из стоявших в углу мешков, опрокинувшихся набок, посыпалась крупа. Комната подпрыгивала, кружилась и шаталась. Странно неподвижными среди этой кутерьмы оставались лишь лавка с лежавшей на ней девушкой и закрывающие полки занавески. «Колдунья, как пить дать», — подумала Васька и крепко зажмурила глаза.

Все прекратилось так же внезапно, как и началось. Избушка угомонилась, одеяло ослабило хватку, а через некоторое время послышались шаги, и в дверь ввалилась мрачная как грозовая туча бабка с рассеченной бровью и пустым котелком в руке. Целебное зелье, приготовленное Ягой, заживляло быстро и эффективно, но жглось и щипалось, как крапива. Хмуро оглядев царящий в комнате погром, старуха безнадежно махнула рукой, задула светильник и полезла на печь. Комната погрузилась в уютную темноту, лишь слегка светились догорающие угли печи.

Поняв, что есть ее пока никто не собирается, Василиса замерла. Неожиданно на лавку кто-то запрыгнул. Девушка вздрогнула, но это оказался кот, все еще оскорбленный пренебрежением хозяйки и демонстративно проигнорировавший печь. Он, потоптавшись, удобно расположился на ногах гостьи и засопел.

Тишина, тепло, сытость и скопившаяся за двое суток усталость навалились на Василису все разом. Глаза слипались, страшно хотелось спать. Собравшись с силами, девушка все-таки задала беспокоивший ее вопрос:

— Бабушка, а правду люди говорят, что ты ведьма?

И уже погружаясь в сон, услышала из темноты  безапелляционный ответ:

— Брешут. Я гораздо круче.

 

Глава 5.

Проснувшись рано поутру, Яга первым делом отправилась во двор и осмотрела избушкину лапу. Порез заживал на глазах, и успокоенная бабка занялась делами по хозяйству.

Навестив Зорьку в хлеву и обследовав двор на предмет непрошеных гостей, Яга выволокла ступу. Надо было посетить Лешево подворье и присмотреть за ребятней.

Василиса очнулась от сна вскоре после отбытия бабки. В избушке по-прежнему был разгром. На столе явно дожидались ее краюха слегка зачерствевшего хлеба и неизменное молоко — готовить Яге было некогда. Осторожно ступая между черепков, Васька приоткрыла дверь и выглянула на улицу. Избушка сидела на полянке, наклонившись на один бок и вытянув огромную забинтованную лапу. Если б не ее неестественные размеры, лапу можно было бы назвать похожей на куриную, но чудовищные изогнутые когти напрочь отметали все ассоциации с этими безобидными птицами. Впрочем, сегодня обладательница огромной конечности вела себя мирно и даже не пошевелилась, когда Василиса спустилась с крыльца. Двор был пуст. Осмотрев стену деревьев, окружающую избушку, девушка поежилась, вернулась внутрь и принялась за завтрак.

Утолив голод, Василиса попыталась составить план действий. Оставаться у подозрительной старухи было боязно. С другой стороны — бабка вчера сообщила, что находятся они в такой глуши, что до людей так запросто и не доберешься. Лес дремучий, страшный, по нему и зверье всякое рыскает, и всадники подозрительные, а хозяйка избушки, хоть и не очень гостеприимная, но и откровенной враждебности вроде бы тоже не проявляет. Лучше всего, наверное, дождаться старуху и уговорить ее показать дорогу к ближайшему поселению.

Василиса вздохнула и решила пока заняться чем-нибудь полезным. Захватив с собой ведро, она вышла из избы, внимательно прислушалась, и, уловив еле слышное журчание родника, пошла на звук, выяснив попутно, что лезть к источнику через чащу необязательно — от бабкиного подворья туда вела утоптанная тропинка. Умывшись, Васька набрала воды и вернулась к избушке.

Черепки и мусор были безжалостно сметены в кучу и выкинуты. Стол отодвинут на место и начисто протерт. Уцелевшую посуду девушка вымыла и поставила на подоконник. Мешки заняли свое место в углу.

Увязывая последний из мешков, Василиса уловила движение сбоку от себя. Она повернулась с ласковым «кис-кис-кис», надеясь увидеть кота, и осела на пол. У двери лежала давешняя голова и бессовестно таращилась на нее. Васька почувствовала легкое головокружение, но снова упасть в обморок не получилось. Оставалось только беспомощно смотреть, как зловещие останки сами собой подкатились ближе, подпрыгнули, вскочили на лавку и уже оттуда серьезно вопросили:

— Девка, девка, а ты меня не съешь?

Абсурдный вопрос привел девушку в себя. Присмотревшись при дневном свете к монстру, она обнаружила, что тот больше похож на испеченный в печи колобок, чем на голову. Правда, живых и говорящих колобков Ваське видеть не доводилось, но, с другой стороны, про избу на лапах до вчерашней ночи она тоже имела весьма смутное представление. Девушка медленно отодвинулась от удивительного создания и осторожно произнесла:

— Вряд ли.

Колобок повеселел, прокатился по лавке и запрыгнул на стол. Василиса подумала и честно призналась:

— Хотя есть хочется…

Колобок насупился. Никогда не знаешь, чего ждать от этих людей. Только что обещала не есть, и вот нате вам — признается, что голодная. Обмозговав ситуацию, Колобок на всякий случай перекатился к открытому окну и оттуда предложил:

— А давай я тебе расскажу, где что лежит, а поесть ты уж как-нибудь сама приготовишь?..

 

***

Яга вернулась ближе к полудню. К своей избушке бабка подлетала в противоречивых чувствах. С одной стороны, умаявшаяся за вчерашний день старуха втайне надеялась, что незваная гостья достаточно напугалась, чтобы утром тихо убраться восвояси. С другой — понимала, что если девушка и вправду заблудилась в лесу, придется ей помочь. Меньше всего бабке хотелось сейчас выяснять, откуда взялась пришелица и как водворить ее обратно, но нельзя же бросать человека в беде. Вспомнив, в каком разорении оставлена была избушка, Яга и вовсе пригорюнилась. Вдруг что-то привлекло ее внимание. Внизу показалась знакомая полянка, и с нее сквозь ветви деревьев медленно и как бы лениво поднимался дымок.

Спикировав вниз, перепуганная Яга увидела, что избушка в целости и сохранности, а дым вовсе не от пожара, а из печной трубы. Удивленно заглянув внутрь, бабка увидела идиллически мирную картину: комната сияла чистотой, Василиса хлопотала у печи, Баюн развалился на лавке, вытянув во всю длину аршин хвоста, а на столе возвышалась стопка свежеиспеченных блинов.  Колобок подпрыгивал на окне и пискляво верещал:

— Больше, больше сахару сыпь! Ничего-то вы, люди, не умеете!

Увидев Ягу, Колобок примолк, а Василиса, удивленная тишиной, обернулась, обнаружила в дверях хозяйку избы и почтительно поклонилась. Растроганная бабка без лишних слов спустилась в подпол, вернулась оттуда с банкой варенья и пригласила гостью к столу.

 

***

— Значит, проблем у тебя несколько, и то, что ты заблудилась — еще не основная, — задумчиво протянула бабка, прихлебывая чай. Василиса, только что закончившая краткий рассказ о своих злоключениях, удивленно посмотрела на Ягу.

— Во-первых, ты ничего не умеешь, — спокойно продолжала бабка. — Работа по хозяйству не считается. Поесть сготовить да избу прибрать — невелика премудрость. Куда бы ты без сестер да мачехи делась? Только в прислуги идти.

Поникшая Васька призналась, что хоть и училась рукоделию, толку вышло немного. Яга отставила в сторону чашку, подумала и предложила проверить. Из сундучка были извлечены спицы, крючок, иголки, пяльцы, веретено, и даже коклюшки нашлись. Василиса поплевала на ладошки и взялась за дело.

День уже клонился к вечеру, когда следственный эксперимент был завершен. Василиса с недоверием смотрела на моток пряжи, наполовину сплетенную на коклюшках авоську, цветок, алеющий в углу полотенца, и начатый на спицах носок. Конечно, виден был недостаток опыта рукодельницы, но в целом получилось все гораздо быстрее и лучше, чем дома.

— А вот Агафья-то сказывала — не идет у ведьм работа, — вырвалось у девушки.

Яга оторвалась от внимательного изучения результатов кропотливого труда и удивилась:

— Что за ерунда? Среди ведьм, как и среди всех прочих людей, разные встречаются, и в способностях к рукоделию они неодинаковы, это во-первых. А во-вторых, ты вообще не ведьма.

Не успела Василиса понять, хорошо это для нее или плохо, как бабка продолжила:

— Сдается мне, что есть еще и в-третьих. Говоришь, поутру твоя пряжа в моток спутывалась? Подождем до утра и посмотрим, что будет.

На том и порешили. Поужинав, утомленные обитатели избушки устроились на ночлег. Уже засыпая, Василиса сообразила, что напрочь забыла рассказать Яге о странных всадниках, встреченных ею в лесу. Сколь ни удивительны были они, а после впечатляющего знакомства с бабкой, ее избушкой и особенно Колобком совершенно вылетели из головы. Девушка зевнула и поуютнее зарылась в подушку. После расскажу, подумала она и провалилась в сон.

 

Глава 6.

Утром озадаченная бабка держала в руках нечто бесформенное, отдаленно напоминавшее вчерашнюю пряжу, но безнадежно запутанное. Василиса не знала, плакать ей или смеяться.

-Да не может такого быть! — пробормотала себе под нос Яга и потянулась к вязанию. Часть носка распустилась, остаток перекосился. Авоська бесследно исчезла. Не пострадала только вышивка на полотенце.

Бабка нахмурилась и, приподняв бровь, внимательно осмотрела избу. Ничего подозрительного не обнаружив, она снова взяла пряжу и глубоко задумалась.

Молчание прервал скрип двери. В горницу проник серебрящийся мелкими каплями росы Баюн. Увидев Ягу, кот попятился. Бабка, до которой вдруг дошло, во все глаза  уставилась на своенравного питомца.

— Ах ты, разбойник! — завопила она.

Баюн поспешно ретировался. Сброшенный сонной Василисой с лавки, мстительный кот остаток ночи развлекал себя как мог, тем более, что к его услугам было столько замечательных игрушек, которые так весело было запутывать и распускать. Досадливо косясь на избу, проголодавшийся кот решил, тем не менее, до обеда не показываться.

Успокоившаяся Яга накрыла на стол и за завтраком рассказала Василисе о своей догадке. Начать старуха решила издалека:

— Расскажи-ка мне еще раз о твоей заветной кукле, — предложила она девушке.

Василиса послушно пересказала все, что помнила о своей защитнице. Яга загадочно хмыкнула и уточнила:

— Говоришь, каждый вечер поесть оставляла любимице, а наутро ни крошки не оставалось? И вся домашняя работа у тебя спорилась?

Васька непонимающе смотрела на бабку. Потом девушку озарило:

— Что — неужели кукла мне помогала?

Яга от неожиданности оторопела, а потом рассмеялась. Колобок, внимательно слушавший их разговор с подоконника, не удержавшись, пропищал:

— И откуда вы, такие темные, беретесь!

— Кукла твоя тут ни при чем, — пояснила Яга. — И не она вовсе провизию подъедала. Ты что, о домовом вообще никогда не слышала?

О домовом Василиса, конечно же, слышала. Про него сказывала маменька, хотя домовым назвала всего однажды, а в остальное время величала иносказательно — хозяином или суседкою. Иногда о нем упоминали жительницы близлежащих домов в разговоре, но тоже мимоходом и словно нехотя. Причина такого умолчания была проста: как и прочих, этого духа всуе старались не поминать, а то не ровен час обидится, или и того хуже — покажется. Хотя плохого про домовых и не говорили, все же чересчур близкое знакомство с ними считалось излишним, вот люди и остерегались. Правда, Прасковья ни о каких домовых знать не желала и домочадцев своих приучила к строгому рационализму. Поэтому Васька об этом загадочном суседке представление имела весьма смутное и вообще почти забыла о его существовании.

— А вот он тебя своей заботой не оставил, — хитро сказала Яга. — Очень уж они, домовые, любят, когда о них хозяева избы пекутся, а пуще всего — когда их подкармливают. Оно и понятно, хорошее обращение даже бессловесные твари понимают. Еду, тобой оставленную, он ночью с удовольствием съедал, ну а днем в благодарность помогал, как мог. Единственная ты в доме осталась кровная родственница хозяина, да еще и обращалась с ним ласково, хотя сама о том не ведала, вот он и старался.

— Почему же тогда с рукоделием не ладилось? — совсем запуталась Васька.

— А за рукоделие домовой ответ не несет, — ответила бабка. — О кикиморе слышала?

Девушка покачала головой.

— Это которая болотная? — неуверенно предположила она.

— Сроду она болотной не была, — возразила Яга.  — Это ее вы, люди, так прозвали, неизвестно, почему. В избе она живет, страсть как рукоделие всякое любит. Бывает, ежели с домовым они сладятся, то живут как супруги, и в доме тогда мир и порядок. Бывает, что живут просто как добрые соседи, и тогда тоже хорошо. А ваша кикимора, по всему похоже, невзлюбила тебя — домового ты обхаживала всяко, еду и питье оставляла, а ее, получается, обходила. Вот она и взялась тебе вредить.

— Как же быть теперь? — растерялась Василиса. — Я-то про кикимору и знать не знала, а, выходит, обидела…

— Надо подумать, — призналась Яга. — Кикимору едой не задобришь.

Некоторое время бабка отрешенно смотрела в окно, потом со вздохом принялась готовить обед. Васька кинулась помогать, молча, чтоб не отрывать старуху от размышлений. Поев, девушка пристроилась с куделью на лавке, а Яга, почесывая прощенного и разомлевшего Баюна за ухом, села у печи. Через некоторое время Яга обратилась к Василисе:

— А какое рукоделие тебе больше всего по душе?

Пришел черед Василисы задуматься. Особого пристрастия она ни к вязанию, ни к прядению не испытывала, отчасти потому, что получалось всегда плохо. С кружевами то же самое — мороки много, а толку мало, у Агафьи вон как затейливо выходит, и то сидит над работой, не разогнувшись. Когда еще Василиса так сумеет, да и зачем две кружевницы в доме.  Вот разве что…

— Маменька у меня, пока здорова была, шила хорошо, — промолвила девушка. — Меня немного научила, и куклу ту обережную мы с ней вместе сработали… Тогда у меня ловко получалось, аккуратно, маменька хвалила. А уж после я и не пробовала, у Прасковьи шитье не заведено было, а раз у меня все рукоделие из рук валилось, то я и не просила мне ткань давать.

— Значит, попробуем, — решила Яга. — отправлюсь-ка я завтра поутру на рынок, прикуплю провизии какой-никакой да тканей разных. Думаю я так — надобно тебе для кикиморы подарок изготовить. Только абы что не подойдет. Кикимора и сама рукодельница, ей угодить непросто. В своем доме у тебя точно ничего не получится, она тебе мешать будет, не то что изделие закончить — даже научиться толком не даст. Придется тебе, видно, у меня пока пожить, наловчиться с шитьем-то, а я уж за тобой присмотрю и все покажу, что сама умею.

Услышав это, Василиса немного опечалилась. У бабки оказалось неожиданно хорошо, но по домашним девушка скучала. Да и они там как — волнуются, поди… Но, услышав о Васькиных сомнениях, Яга о возвращении домой даже слышать не захотела.

— Раньше надо было думать, — ехидно отчитала она девушку, — когда среди ночи из дому убегала из-за пустой болтовни. Сейчас ты как туда вернешься? Что расскажешь о том, где была? Какими глазами будешь на домочадцев смотреть? Позору им от людей не обобраться, что младшая дочь в семье невесть куда на неделю исчезала.

Василиса понуро молчала, а старуха продолжила:

— Ты у них сейчас на шее сидишь. С хозяйством они бы и без тебя справились. А вот если явишься и объяснишь, что, дескать, слыхала давным-давно от маменьки про швею-мастерицу, да в ученицы к ней подалась, чтобы помочь родным по мере сил, а в придачу еще и работу свою покажешь — тогда разговор другой будет. Похвалить тебя за такое самоуправство, конечно, не похвалят, но хоть перед соседями станет не зазорно.

С доводами бабки не согласиться было сложно, поэтому на том они и порешили.

 

***

На следующий день Яга проснулась рано утром, выкатила ступу и поднялась над избой. При себе бабка имела большой кусок бересты и несколько угольков. Обозначив по центру куска несколькими штрихами свою избу, Яга полетела кругами, все увеличивая радиус и скрупулезно нанося на бересту все тропинки, стежки и дорожки. Нарисовав план окрестностей, бабка вернулась на полянку, наскоро позавтракала и, как и собиралась, отправилась в Тридесятую столицу. Предоставленная сама себе Васька прибралась в избе и принялась за стряпню. Памятуя о домовом, примечала, насколько сложнее обходиться без его помощи. Выходило, что домашняя работа у нее и у самой получается неплохо. Пообедав на троих с Баюном и Колобком, девушка взяла вышитое накануне полотенце и продолжила работу — надо было освежить в памяти полузабытую маменькину науку.

За этим нехитрым занятием время бежало быстро. За окном начало темнеть. Спохватившись, что Яга уже вот-вот вернется, Василиса отложила шитье и начала накрывать на стол.

Все почти было готово, когда Васька заметила, что воды в избе совсем не осталось. Подхватив ведро, она торопливо пошла сквозь сгущающиеся сумерки к роднику.

Набрав воды, девушка ненадолго остановилась и залюбовалась окружавшим ее вечерним лесом. Птицы и звери понемногу затихали, устраиваясь на ночлег. Деревья стояли задумчивые и таинственные, а в просвет между ветвями виднелось прозрачно-синее небо. Пахло нагревшимися за день смолистыми боками елей и сосен. У берегов родника стелились жиденькие нити тумана. Девушка мечтательно вздохнула, подняла ведро и медленно побрела по тропинке.

Внезапный громкий топот испугал ее так, что ведро выпало из рук. Ледяная вода плеснула на ноги, но Васька даже не заметила этого, тревожно прислушиваясь: по чаще с шумом и топотом кто-то скакал. Наружность всадника на этот раз увидеть не удалось — неизвестный  продирался через лес в стороне от нее и на глаза не показался. Когда звуки стихли, Василиса подхватила ведро и, с колотящимся от страха сердцем, устремилась к избушке.

Яга как раз вернулась и с недоумением гадала, куда же подевалась гостья и не надо ли спешить на ее поиски. Когда взволнованная девушка показалась из чащи, старуха облегченно вздохнула, прошла в горницу и сгрузила на лавку кучу свертков. Пока Васька наливала в самовар воду, Яга успела осмотреть избушкину лапу, удовлетворилась увиденным и отправилась ужинать. Бросив в печь перепачканные тряпки, служившие избушке повязкой, Яга ополоснула руки и подошла к покупкам, поманив Василису за собой.

В свертках оказались ткани различного вида — начиная от грубой полотняной дерюги и заканчивая тонким батистом, иглы нескольких размеров, удобные, блестящие ножницы и катушки ниток. В отдельных небольших свертках покоились отрезы дорогого шелка и бархата. Напоследок Яга преподнесла Василисе серебристый наперсток. У девушки от такого многообразия разбегались глаза.

Насмотревшись на обновы, обе наконец-то приступили к еде. Яга с аппетитом смела приготовленную Васькой стряпню, отмечая про себя, что хозяйка из девушки и вправду получилась неплохая. Что ж, завтра увидим, как пойдет дело с шитьем, подумала бабка, наливая чай, и вдруг заметила что-то неладное. Василиса была подавлена и молчалива и периодически косилась на окно. Что-то произошло, подумала Яга и вкрадчиво поинтересовалась:

— Не хочешь ли меня о чем-нибудь спросить, красна девица?

Очнувшаяся от ступора Василиса колебалась недолго: если вокруг избы рыщут неведомые супостаты, старухе лучше об этом знать.

— Видела я, бабушка, по дороге к тебе, всадника на белом коне и в белых доспехах, — начала она.  — Стрелою несся он сквозь предрассветный лес, а после сгинул в чаще.

— А, — отмахнулась успокоенная Яга. Уже недели две Иван-царевич проводил в лесу дневные и ночные конные марши, рассчитывая улучшить навыки верховой езды по пресеченной местности.  — Это паренек один из местных. Тренировки у него тут по спортивному ориентированию, а еще скачки с препятствиями. Это все?

— Нет, — ответила Василиса. — Видела я ночью у родника еще всадника в черном плаще и на черном коне. Страшно сверкали глаза его, когда осматривал тот всадник лес, а потом он пересек родник и слился со тьмой.

— То Кощей, старый дурак, верхом взгромоздился, — помрачнев, сообщила Яга. Приятель в отсутствие Серого и Гуши вызвался тренировать Ваню.  — Сколько уж раз говорила ему, вот сверзишься на всем скаку, мало не покажется, даром что Бессмертный… да и позор на весь Тридесятый лес…

Из этой тирады Васька поняла мало, но достаточно для того, чтобы успокоиться: раз зловещий всадник Ягу не тревожит, то и ей, Василисе, он не опасен. Подумав, девушка решилась задать третий вопрос:

— А еще вот пробиралась я через лес ранним утром, как вдруг чаща озарилась ярким светом, и мелькнул впереди сияющий огненный хвост… Не успела я больше разглядеть. Это, наверное, был третий всадник, на красном коне и в алой кольчуге, да?

— Нет, — возразила Яга. — Не бывает красных коней. Да, честно говоря, и алая кольчуга — вещь непрактичная, на любом фоне демаскирует. Хотя в столице сейчас и художников, и дизайнеров всяких полно. Разное малюют, только за всю жизнь я ни коней красных, ни квадратов черных вживую не видала. Может, солнца луч так тебе показался, а может, померещилось что.

Разобравшись со всадниками, обитательницы избы приступили к тканям. Осмотрев Василисину дневную работу, старуха одобрительно покивала и предложила девушке завтра попробовать изготовить модную торбу из дерюги, украсив ее ручной вышивкой.

Отправив утомленную постоялицу спать, Яга достала с полки крохотную избушку из веточек, извлекла из сундука моток пряжи и ножницы, расправила на столе бересту и внимательно всмотрелась в свой рисунок. Старательно пыхтя и поминутно сверяясь со схемой, бабка выложила вокруг игрушечной избы затейливый узор из ниток. Когда результат ее удовлетворил, старуха ненадолго замерла, пристально глядя на стол, и прошептала заклинание. Нитки внезапно задвигались сами собой, сплетаясь и расплетаясь самым причудливым образом, и через минуту застыли, изменив свое положение до неузнаваемости. Яга удовлетворенно хмыкнула, сгребла все со стола и уютно устроилась на печи. Проблема непрошеных ночных визитеров на какое-то время была решена.

 

Глава 7.

Иван-царевич, разлохмаченный, взмокший и местами поцарапанный, наконец продрался сквозь густые кусты и вывалился на лесную поляну. Белоснежный конь горделиво последовал за ним — калечить животное, загоняя его в терновник, Ваня не стал и мужественно сражался с растением, спешившись. Отдышавшись и утерев пот, царевич прислушался и приник к земле.

Иван с детства мечтал увидеть дальние края и стать путешественником. Желательно — знаменитым, открывшим новые земли, но можно было обойтись и без этого. Проведя юность в непрерывных занятиях по этикету, экономике и юриспруденции Тридесятого государства, фехтованию и прочим наукам, кои царевичам жизненно необходимы, он пришел к выводу, что даже судьба простого бродяги привлекает его больше, нежели трон. На счастье Ивана, тот был третьим сыном у царя-батюшки, и, возможно, даже не последним. Имея в своем полном распоряжении прочих отпрысков, государь, хоть и с большой неохотой, но согласился наконец отпускать Ваню на короткие вылазки по окрестностям. Немало этому поспособствовало его триумфальное возвращение из несанкционированного похода в  Тридесятый лес весной прошлого года, когда он вернул родителям в целости и сохранности потерявшегося мальчонку из купеческой семьи. Безмерно благодарный за свое единственное чадо купец счел нужным обратиться лично к царю и расписал подвиг Ивана в таких ярких красках, что сам герой только молча дивился в сторонке. В истории купца присутствовали хищные волки, свирепые медведи, глухие болота и неизбежная погибель. Впрочем, если б отец мальчика хотя бы приблизительно представлял себе, что на самом деле произошло и кто на них напал, лютые волки, медведи и прочие звери показались бы ему разумными и добродушными созданиями. Настоящую историю ни Иван, ни мальчик так и не рассказали — люди или перепугались бы насмерть, или сочли бы их выдумщиками, причем второе все же вероятнее. Однако сам Ваня после того случая понял, что некоторые выдумки встречаются в реальности, грозят длинными когтями и острыми зубами, как их одолеть — в ряде случаев большая загадка, и вообще — для дальних странствий нужна серьезная подготовка.

Оказать путешественнику-энтузиасту посильную помощь вызвались стражи Тридесятого леса, с которыми он познакомился в результате своего приключения, и с лета прошлого года он периодически навещал своих друзей и осваивал полезные навыки. Когда Ване удавалось вырваться из-под неусыпного надзора, он запрыгивал в приобретенную для этой цели лодчонку, переправлялся через Гнилушу и шел в самую чащу Тридесятого леса. У Серого, который все лето натаскивал свою юную напарницу, прибавилось работы, и оборотень уже мрачновато шутил, что мол, скоро он станет заслуженным тренером и учителем года и с чистой совестью отправится на покой. Слякотную осень и студеную зиму царевич большей частью посвятил теоретической подготовке, которую взяла на себя Яга. Бабка рассказывала царевичу, какие целебные травы могут пригодится, какие народы живут в окрестностях, какие основные города неподалеку, как проходят главные тракты, где водятся хищники, чем они опасны и как уберечься, что из лесной растительности пригодно в пищу и как врачевать вывихи, растяжения и прочие травмы — то есть, преподавала своему ученику основы физической географии, биологии и медицины. Правда, поначалу выбраться в лес Ване удавалось нечасто, потому что в тереме царя-батюшки в связи с тремя подряд свадьбами было много хлопот, да и отпускал своего младшенького государь через силу. Дело ли для знатного юноши по кустам да деревьям лазать? Потом, правда, суета поутихла, батюшка с новым увлечением сына смирился, и визиты Ивана в лес участились. Особенно хорошо пошло дело с весны, когда по настоятельной просьбе царевича все-таки перекинули через реку Гнилушу добротный крепкий мост. Теперь Ваня мог проверить свои навыки в езде по пресеченной местности верхом, чем немедленно и воспользовался. Тренировки не стали прерывать даже на время отсутствия Серого и его напарницы, отбывших в плановый дозор. Впрочем, чтобы загонять Ивана до упаду, хватало и одного Кощея.

Раньше царевич считал, что на коне держится вполне прилично — верховая езда входила в курс обязательной подготовки при Тридесятом дворе. Когда Кощей предложил попрактиковаться, Иван согласился с некоторой неохотой и скорее из нежелания обидеть наставника — ну чему новому его может научить пожилой чародей?

Первая же поездка показала, что, оказывается, многому. Одно дело — восседать верхом, двигаясь ровной рысью по наезженной дороге, и совсем другое — пробираться через лес в тяжелой неудобной кольчуге, когда шлем сползает на лоб и мешает, каждая ветка норовит выбить из седла, каждый куст загораживает обзор и превращается в серьезную преграду на пути и каждый корень грозит переломать ноги коню и шею — седоку. Кощей, на удивление, моментально поладил с вороным красавцем, позаимствованным на время из царских конюшен, в седле сидел как влитой и двигался между деревьев с бесшумностью и грацией опасного хищника.

В начале тренировок задача Ивана состояла в том, чтобы удержаться в седле и не покалечить ни себя, ни коня. Когда царевич с нею худо-бедно справился, Кощей ее усложнил: теперь Ване надо было преследовать Бессмертного, не потеряв его из виду. Промучившись с этим последние несколько недель и научившись наконец не сползать с седла при крутых поворотах и резких остановках, изнуренный царевич получил от бессердечного чародея новое задание: теперь предстояло выследить и догнать наставника. Пока с этим было глухо, и удовольствие от процесса получал один Кощей, который изображал злоумышленника непринужденно и убедительно, видимо, вошел во вкус. На робкие возражения ученика, что он, мол, не собирается становиться следопытом, Бессмертный слегка приподнял бровь и спросил: а что ежели потребуется в пути охотой пропитание добывать? А если нужно будет разбойника догнать? А вдруг придется супостатов, красну девицу похитивших, преследовать? И Иван смирился.

Ничего не услышав, Ваня приступил к осмотру поляны, горестно вздыхая про себя. Опять не получилось догнать Бессмертного, ориентируясь по звуку. Пока он лез сквозь кусты, Кощей либо ускакал далеко, либо затаился в чаще, и теперь надо внимательно исследовать каждую веточку, чтобы обнаружить его следы.

Под деревьями стало совсем темно. Обнаружив в окружающем подлеске узкий просвет, царевич взял коня под уздцы и двинулся было туда, но тут его внимание кое-что привлекло. Чуть сбоку от него кусты озарились нежно-розовым. Замерев, Иван всматривался в лес, и наконец увидел источник света. Очень низко, почти у самой земли, между деревьев летела Жар-птица.

Чудо-птиц царевич раньше не видел, но не сомневался, что это именно она. У кого еще могло быть сияющее огненно-оранжевым оперение и ярко-красный хвост? Птица была далеко, почти на пределе видимости. Иван секунду колебался, а потом вскочил на коня и ринулся в погоню.

Жар-птица летела медленно, редко взмахивая крыльями. Казалось, она ранена или смертельно утомлена. Однако догнать ее не удавалось. Царевич не даже не смог ее толком разглядеть, чтобы понять причину такой странной траектории полета. Преследуемая то немного приближалась, то чуть удалялась, не позволяя себя настигнуть. Ивану, который поначалу внимательно смотрел по сторонам и выбирал дорогу, вскоре надоело осторожничать. Он выехал к хвойной части Тридесятого леса и впереди, насколько видел глаз, простирались вековые сосны. Медно-красные стволы уходили ввысь, к раскидистым кронам. Ни густых зарослей, ни коварных веток, протянувшихся поперек пути, ожидать не приходилось. Лес впереди казался обманчиво-прозрачным, и Иван пустил коня вскачь, огибая ровные и прямые, как колонны, деревья. Местность впереди повышалась, царевич поднимался на холм. Беглянка, не ожидавшая от преследователя такой прыти, оказалась совсем близко, ярко сверкая оперением в сгущающихся сумерках.

Внезапно птица приникла к земле и исчезла из поля зрения. Ивану на миг показалось, что он ослеп — глаза не могли сразу адаптироваться к темноте. В следующий миг конь дико заржал и резко затормозил, скользя копытами по хвое, а пытавшийся проморгаться царевич перелетел через голову животного и повис, ухватившись за уздечку, над пустотой. Еще секунды две он судорожно цеплялся за тонкий кожаный ремешок, а потом тот выскользнул из рук и Ваня полетел вниз.

 

***

Царевич осторожно открыл глаза. Над ним густо синело вечернее небо. Обзор ограничивали края оврага и вершины сосен, покачивающихся в такт ветру.

Иван медленно поднялся на трясущиеся ноги. Бездна, в которую он сверзился на всем скаку, оказалась, на его счастье, совсем неглубокой и выстланной мягкой хвоей. Конь фыркал и переминался с ноги на ногу саженях в полутора выше. Осмотревшись, царевич увидел, что лес пересекает длинный овраг с крутыми обрывистыми краями. Наверное, злополучная птица скрылась именно в нем, но никаких ее следов не было заметно. Выслеживать коварную беглянку в овраге начисто утративший охотничий задор Иван не пожелал. Вместо этого он подошел к склону и попытался вскарабкаться наверх.

Это оказалось не так-то просто. Овраг, хоть и неглубокий, края имел песчаные и сыпучие. Ухватиться было не за что, и царевичу пришлось изрядно попотеть и перемазаться, прежде чем удалось с горем пополам выбраться к коню. Потрепав верное животное по холке, незадачливый охотник изучил местность и пришел к неутешительному заключению, что эта часть леса ему совсем незнакома. Иван, тихо бранясь, осмотрел хвойный ковер под ногами и, поминутно останавливаясь и пригибаясь к земле, отправился восвояси по собственным следам.

Далеко, впрочем, ему уйти не удалось — Кощей, встревоженный отсутствием ученика, сам отправился на поиски своего преследователя. Старик бесшумной тенью возник на пути Ивана, заставив царевича нервно вздрогнуть.

— Ну и как тебя сюда занесло? — недовольно вопросил Кощей.

Ваня сбивчиво и путано рассказал про Жар-птицу, про погоню и про ее бесславное окончание. Кощей внимательно слушал.

— Откуда бы ей тут взяться? — недоверчиво заметил он. — Жар-птицы обычно поодиночке вообще не летают.

Иван только пожал плечами. Он вымотался, устал, да и шок от свободного падения в овраг давал о себе знать — царевича ощутимо потряхивало. Старик посмотрел на измученного ученика и смягчился:

— А впрочем, пес с ней, с Жар-птицей. Сама о себе позаботится. Пожалуй, на сегодня тренировку закончим, что-то утомился я тебя по лесу разыскивать.

Иван подозрительно покосился на Кощея, но старик бесстрастно выдержал его взгляд. Царевич вздохнул и залез в седло. Два всадника, светлый и темный, мирно беседуя, скрылись в таинственном, освещенном луной лесу.

 

Глава 8.

Василиса рукодельничала, придвинувшись к окну. Девушка уже больше месяца жила у Яги. Шаг за шагом, стежок за стежком она приближалась к своей цели. Все новые и новые изделия ложились на лавку, все быстрее и быстрее шла работа. С сумками она покончила давно, после чего изготовила несколько ярких фартуков с вышивкой, освоила шитье рубах из разных тканей, включая тонкий батист, и наскоро сметала лоскутное одеяльце. Одеяльце годилось разве что Баюну, но Яга заявила, что тут главное — понять принцип, а уж после этого получится сшивать разноцветные лоскуты в полотно любого размера. О рушниках-полотенцах и говорить было нечего, ими бабка была обеспечена надолго. Швы у девушки получались ровные, стежки мелкие и аккуратные, вышивка затейливая. Отдыхая от трудов, Василиса прогуливалась по лесу вокруг избушки и примечала: где-то ветка прихотливо изогнулась, где-то цветы по поляне рассыпаны так, что глаз не оторвать, где-то листья в удивительный узор сложились. Эту красоту она старалась передать в своих работах, и Яга ее очень хвалила. Сейчас Васька корпела над сарафаном. Бабка велела ученице снять с себя самой мерки, вместе с девушкой выбрала фасон и цвет, и теперь придирчиво проверяла, ладно ли выходит. На примере сарафана Яга хотела научить Василису разным техникам украшения — начиная от кружев и заканчивая вышивкой бисером, поэтому получалось нарядно.

Сегодня Васька засиделась за работой дольше обычного. День выдался пасмурный и рано стемнело. Яга уже накрыла стол к ужину и терпеливо ждала рукодельницу. Наконец голодный Баюн хищно прыгнул на край тесьмы. Девушка вздрогнула и отложила шитье. Они принялись за еду. За окном тихо-тихо пошел теплый летний дождь.

— Кафтан еще бархатный пошьешь, — вещала Яга, — и душегрею тоже, с оторочкой. Надо тебе и с мехом уметь работать.

Василиса кивала, соглашаясь.

— Получается у тебя хорошо, видать — талант по наследству от матери достался, — благодушно продолжала старуха. — Узнавала я про нее на рынке-то. До сих пор ее там торговки пожилые помнит. Даже до столицы ее работы добрались, вишь ты! Шила для всяких знатных боярынь, а особенно любила кукол мастерить. Разных делала — бывало, изготовит такую, что от заказчицы не отличишь. Иногда наряжала их в богатые платья — что у царицы, а иногда и вовсе в простенький сарафан, а все равно загляденье.

Взгляд девушки затуманился.

— Бабушка, — несмело спросила она. — А как же моя куколка? Вот ты говоришь — по дому мне суседко помогал. А остальное?

— Куклу твою я не видела, — серьезно ответила Яга. — Но сдается мне, что была она сильным оберегом, специально для тебя изготовленным. Чтобы и после смерти матушка твоя могла от тебя беду отвести.

Дождь прекратился. Из приоткрытого окна вкусно пахло умытой травой. Немного помолчав, Василиса высказала то, о чем давно думала:

— Значит, все-таки знала матушка ведовство?

— Не обязательно, — возразила ей бабка. — Иногда, знаешь, хорошая мастерица — лучше ведуньи. Так тонко свою работу чувствует, что любой материал ей подвластен и покорен, а готовая вещь служит хозяину верой и правдой. А порой и вовсе чудесными свойствами наделяет свое изделие, и превращается тогда оно в могучий артефакт, какой и не всякой ведьме под силу создать. Знаю я одну мастерицу, что любую колдунью за пояс заткнет. Такое может изготовить, что мы с Кощеем только диву даемся, а ведь обычная женщина, к ворожбе от природы вовсе не способная.

Василиса встрепенулась, сгорая от любопытства, что же это за чудо-мастерица, но в этот момент раздался стук. Девушка в испуге отпрянула от окна — снаружи к нему прижалось бледное сплюснутое лицо.

— А вот и гости к нам пожаловали, — обрадовалась Яга. — Давно уж вас жду!

С этими словами старуха распахнула дверь, и на пороге показались двое — высокий худой старик, в котором девушка не без опаски признала давешнего черного всадника, и его спутник, закутанный в промокший плащ. Иван ради похода к Яге сменил облачение с кольчуги на гражданское, что статного парня вовсе не испортило. За несколько месяцев тренировок Ваня возмужал. В избушке Яги стоял красавец — мускулистый стройный стан, твердый взгляд синих глаз, здоровый румянец на всю щеку и золотые кудри, упавшие на чело. Василиса уставилась на незнакомца во все глаза.

У дверей между тем образовалась небольшая суматоха. Бабка сетовала, что-де долго ждать пришлось гостей. Кощей на это возражал, что пришли бы и раньше, да полвечера плутали, отыскивая в переплетении лесных тропинок путь к избушке и что это вообще за безобразие. Яга объясняла ему, что замучили уже искатели приключений грядки топтать и холодное оружие под ногами разбрасывать, вот и пришлось им задачу усложнить и все дороги перепутать.

В это время царевич, с трудом выпутавшийся из длиннополого плаща, обернулся, чтобы поприветствовать бабку, и замер. Он знал, что Серый и Гушка отправились в дозор на границы Тридесятого леса, и никаких гостей у Яги не ожидал. Тем не менее, напротив него сидела светловолосая девушка с серьезными серыми глазами. Ваня на своем коротком веку красавиц повидал сверх меры — при дворе царя-батюшки обретался сонм хорошеньких барышень, да и Гушка-подружка тоже была девчонкой симпатичной. Кроме того, царевич видел русалок, о чьем очаровании ходили по Тридесятому царству легенды. Тем не менее, в сердце Ванюши жила лишь одна страсть — к путешествиям и приключениям, и никакие смазливые барышни не могли ее поколебать. Но в лице этой девушки было что-то, что заставило Ивана сперва покраснеть, потом натолкнуться на лавку, а потом неуклюже взгромоздиться за стол и смущенно засопеть. Некоторое время Ваня сидел, не поднимая глаз от скатерти, и слышал в основном шум в ушах. Потом, однако, до него стали доходить звуки из внешнего мира, и царевичу стало дурно. Кощей, нимало не беспокоясь о впечатлении, которое рассказ может произвести на светловолосую, в подробностях повествовал о позорной погоне Ивана за Жар-птицей.

— Ну и сверзился в овраг наш стажер, чуть шею себе не свернул, — заключил чародей. — А птицы и след простыл.

— Странно, — протянула бабка. — не слыхала я, чтоб Жар-птица от стаи отбилась.

— Иван утверждает, что летело сие создание весьма нетипично, — пояснил Кощей. — Будто бы припадая к земле, словно ее ранил кто.

— Да кому она нужна? — возразила Яга. — Ни один хищник сроду на них не посягал, поскольку известно — мясо Жар-птиц несъедобно и гарью отдает.

— Разве что охотник малоопытный? — предположил Кощей.

— Возможно, — задумчиво протянула бабка. — Только вот вопрос — как малоопытный охотник исхитрился к пугливой стае подобраться?

— Темное и запутанное дело, — резюмировал Кощей. — Я на следующий день тот овраг и его окрестности прочесал. Ничего не обнаружил, и слухов о раненой по лесу не слыхать.

— Порасспрошу и я, кого смогу, — пообещала Яга. — Птиц небесных и зверей лесных. Только с той поры уж дней десять прошло, поди? Птица либо стаю догнала, либо окочурилась где-нибудь в чаще.

— Расспросить, однако, надо, — постановил старик. — Не хватало еще, чтоб в нашем лесу на них охотиться начали. И без того это вид редкий, на грани исчезновения находится. Впору в Красную книгу заносить.

— Ты еще Колобка туда занеси — он вообще в единственном экземпляре, — ехидно предложила бабка.

Кощей посмотрел на Колобка таким долгим и пристальным взглядом, что шарообразный питомец Яги забеспокоился и счел за лучшее откатиться за самовар.

— Нет, — решил наконец Кощей. — Результаты случайного применения магических артефактов занесению в Красную книгу не подлежат.

Колобок вздохнул с облегчением, а гости принялись прощаться. Иван и Василиса сдержанно пожелали друг другу всего доброго. Медленно шагая по тропинке, царевич поминутно оглядывался на удаляющуюся избушку. Василиса стояла на пороге, вдыхая свежий после дождя воздух и любуясь освещенными луной деревьями. По странному совпадению, ее интересовала именно та часть леса, в сторону которой уходил Иван.

 

***

Дни в избушке пошли своим чередом. Порасспросив птиц и зверей на предмет Жар-птицы, Яга ничего не узнала и успокоилась. Каждый день бабка навещала ребятишек Лешего, доила корову, полола грядки и стряпала обед. Василиса упражнялась в шитье, прибиралась и помогала по дому. Баюн охотился, ел и спал, а Колобок старался везде успеть и за всеми уследить. Были, правда, и изменения в привычном распорядке: несколько вечеров подряд затворниц навещали гости. Маршруты тренировок царевича пролегали поблизости, и Иван, уставший во время занятий, предлагал Кощею передохнуть у Яги, попить чаю, а то и помочь, чем нужно — дров наколоть или воды принести. В один из таких визитов Яга заставила Кощея побыть моделью для Василисиного творчества — девушка как раз осваивала пошив мужского кафтана, и бабка приговаривала, что ей будет полезно попрактиковаться в работе на нестандартной фигуре. Кощей морщился, но терпел. Васька снимала мерки, царевич отдыхал за самоваром. Дней через пять наставник с неудовольствием заметил, что утомляется стажер теперь быстрее и чаще, чем в начале своего ученичества. Озаренный некой счастливой догадкой, Кощей перенес тренировки в другую часть леса, и заезжать к Яге стало не по пути. Почти сразу после этого Василиса полюбила долгие прогулки по вечерней чаще, а Ваня после занятий начал бесследно исчезать. Яга несколько раз видела обоих медленно прогуливающимися по тропе вдоль родника и ведущими тихую неспешную беседу. Содержанием разговора бабка интересоваться не стала, хотя могла бы. Только с умилением покачала головой да шугнула не в меру любопытного Колобка.

В углу горницы скопилось уже порядочно Василисиных изделий. В один прекрасный день Яга поднялась раньше обычного, собрала часть рукоделья в котомку, запрыгнула в ступу и отправилась в столицу. Вернулась старуха с пустым мешком и с кошельком, полным монет. Рубахи, рушники, фартуки и дерюжные модные сумки разлетелись на рынке вмиг, как горячие пирожки. Довольная Яга подсчитала барыш и заявила:

— Ну что ж, теперь можно и настоящее мастерство осваивать!

Василиса как раз корпела над сложным, по заграничному манеру скроенным шелковым платьем. Фасон был непривычный, материал — капризный, а украсить изделие требовалось богато и изысканно, под стать какой-нибудь княжне. С интересом взглянув на Ягу, девушка подивилась про себя — это ли не настоящее мастерство? Но бабка безапелляционно заявила, что платье можно пока отложить, а сейчас лучше перекусить и отдохнуть. Вечером, объяснила старуха, они пойдут за новым материалом для работы.

Солнце уже скрылось за деревьями и лес погрузился в таинственный полумрак, когда на пороге избушки показались две фигуры. Одна из них уверенно пошла вперед, чуть заметно прихрамывая. Вторая последовала за первой, перехватив поудобнее котомку.

Они довольно долго шли по едва заметным тропинкам. На лес спустилась ночь. Яга двигалась ловко и проворно, Васька часто спотыкалась. Наконец, бабка обогнула развесистую ель и остановилась. Василиса выглянула из-за спины старухи и ахнула.

Перед спутницами была озаренная лунным светом полянка. Тут и там на ней белели мелкие соцветия гвоздики. В темноте под деревьями горели, словно свечки, лепестки ослинника. На пригорке склонялись под тяжестью росы чашечки дурмана. Роса покрывала и близлежащие кусты, серебрилась на еловых иголках, вспыхивала искрами в траве. Над поляной витал нежный аромат цветов.

— Вот и моя чародейская клумба, — с удовлетворением объявила Яга. — Цветы эти только ночью распускаются. Роса их поливает, звездный свет согревает, луна освещает.

Потянув за собой обалдевшую Ваську, Яга продолжила гораздо менее поэтично:

— Сейчас попробуем с тобой добыть материалу на платье кикиморе. Обычными-то шелками ее не соблазнишь, надо чего позатейливее придумать.

С этими словами бабка вышла в центр полянки и замерла, обратив лицо к луне. Лучи ночного светила ярко очертили ее фигуру, скользнули по вытянутым к небу рукам. Яга полюбовалась на них, сделала неуловимое движение кистью и лунный свет покорно повис на ее ладонях тяжелой, дорогой тканью, серебристой парчой, почти черной в складках. Старуха небрежно бросила ткань на землю и подошла к цветам. Ее пальцы прошлись сквозь гвоздики, как гребень сквозь волосы, и в пригоршне у ведьмы остались мельчайшие белые лепестки. Бабка подкинула их в воздух — и к ее ногам упали десятки миниатюрных розеток тончайшего кружева. Почти не обратив на них внимания, Яга двигалась дальше, к темным ветвям елей. Резко встряхнув одну из них, она подставила край фартука — и на него сверкающим прозрачным бисером посыпались капли росы.

Бабка обернулась к Василисе и сделала приглашающий жест. Девушка судорожно выдохнула и сделала несколько шагов на негнущихся ногах.

 

***

Занимался рассвет, когда усталые рукодельницы пробирались к избушке. Небо тускло светлело кое-где над деревьями, а внизу, где пролегала тропинка, ютились остатки ночной мглы, прижимаясь к деревьям. Путь был почти не виден, было прохладно, сыро и неуютно.

Конечно, ничего у нее не получилось. Она знала об этом еще в тот момент, когда Яга необъяснимым образом подхватила сноп лунного света. Такое сделать не под силу никому, кроме ведьмы, что бы там бабка не говорила. Василиса подавлено молчала и почти не слушала успокоительное журчание старухи, что мол, ничего страшного, не получилось с первого раза — попробуем еще. Яга, на удивление, была бодра, парчовую ткань с полянки прихватила, заявив, что в хозяйстве все пригодится, но когда Васька заикнулась было, нельзя ли пошить из нее подарок кикиморе, тут же посуровела и ответила категоричным отказом. Не тот материал, объясняла бабка, чтобы его можно было кому-то передать. Мастерица такую ткань должна сама добыть, только в этом случае у рукодельницы получится с нею работать. Девушка доводы наставницы выслушала и совсем пала духом. То, что творилось на полянке, было, по ее мнению, самым настоящим колдовством, и никогда  ей этого не повторить. Значит, останется кикимора без подарка, продолжит вредить, и работать Васька в отчем доме не сможет. С такими горькими мыслями девушка пришла домой, с ними легла спать и с ними же проснулась. Яга сладко сопела на печи, утомленная ночными похождениями, а Василиса уснуть больше не смогла и вышла во двор. Разморенный летней жарой лес был тих и неподвижен. Девушка медленно пошла по одной из тропинок и скрылась в чаще.

Прогуливаясь, Васька рассеянно смотрела по сторонам, по привычке неосознанно отмечая то узор на коре, то необычный цветок у тропинки. Однако сегодня эти картины вызывали у нее тревогу. Если раньше в изгибах ручья девушка видела новый орнамент для вышивки, а в переплетении листвы — контуры выреза на сарафане, то теперь ее непрестанно изводила мысль о том, каким образом превратить эту красоту в шедевр швейного искусства.

Никаких дельных идей на ум Василисе не пришло, но в задумчивости она не обратила внимания, как тропинка свернула в сторону, вовсе ей до того незнакомую. Лес вокруг был обманчиво-светел, пели птички, солнечные лучи освещали дорогу. Девушка скорым шагом углублялась в чащу, и опомнилась только тогда, когда почва опасно подалась под ногой. Охнув, Васька отступила назад, и, оглядевшись, обнаружила себя посреди болота. Болото, надо сказать, было нестрашное — ее окружала веселенькая травка, яркие цветы и хилые кривенькие кустики. Да и была она здесь, как выяснилось, не одна — навстречу Василисе шустро двигалась невысокая девушка. Одета она была в простое крестьянское платье, лицо имела широкоскулое и миловидное, фигуру — пышную, а темные волосы были распущены и откинуты за спину. Когда незнакомка приблизилась, Ваську внезапно охватило сомнение. Простоволосую крестьянку днем редко встретишь — шевелюра мешает работать. Василиса присмотрелась повнимательнее. Что-то было странное в том, как легко девушка передвигалась по трясине, что-то неестественное в чуть переваливающейся походке, что-то необычное в буро-зеленом цвете платья, и что-то зловещее — в полном молчании, которое вдруг воцарилось на болоте. Да и вообще, Яга говорила, что до ближайшего поселения отсюда далеко…

Когда Василиса вспомнила об этом, до девушки оставалось несколько шагов. Темноволосая приветливо улыбнулась, и Васька уже было решила, что все обойдется, как вдруг улыбка превратилась в хищный оскал. Незнакомка вытянула вперед руки со скрюченными пальцами и угрожающе двинулась вперед.

Василиса завопила от ужаса и бросилась наутек. Она почти добралась до края заболоченной полянки, когда на пути ее оказалась замшелая коряга, и чтобы ее обогнуть, девушка бездумно метнулась в сторону. В тот же миг ее нога провалилась в трясину по щиколотку, а незнакомка оказалась сбоку и жутко зашипела. Васька крепко зажмурилась и приготовилась к неминуемой гибели, но тут из-за ее спины послышался возмущенный тоненький голосок:

— А ну, чучело болотное, оставь бабкину гостью в покое!

Осознав, что страшилище ее не схватило, не вцепилось зубами и когтями, и в то же время — что ногу медленно, но неуклонно затягивает все глубже, Василиса приоткрыла глаза и ползком попятилась в сторону тропы. Страшилище невозмутимо стояло посреди коварной цветочной полянки, в которой чуть было не утопилась Васька, и трясина была ему нипочем. Из-под платья незнакомки виднелись широкие перепончатые лапы. Темноволосая пристально смотрела за спину Василисы, и девушке стало не по себе — что же там находится такое, что даже чудовище испугалось? Уцепившись для надежности за давешнюю корягу, Васька нервно обернулась и увидела своего нежданного защитника. На самом краю топи воинственно подпрыгивал золотистый щекастый шар. Любопытство Колобка было неутолимо, и, увидев, что рукодельница куда-то отправилась, а Яга спит и не может ему помешать, он выпрыгнул из окна и бесшумно покатился следом, подоспев как раз вовремя.

Пока обалдевшая Василиса переводила взгляд с одного существа на другое, болотное страшилище заговорило. Голос оказался хрипловатым, но определенно женским и не лишенным приятности.

— Сам ты чучело, — спокойно ответила темноволосая Колобку. — Идут и идут в самую топь, будто медом им тут намазано. Не успеваю отваживать. А ежели это ваша гостья, то сами за ней и следите!

— За ней уследишь, — неопределенно сообщил Колобок. — Только и знает, что с добрыми молодцами по чаще шастать! А ведь говорил я бабке — пусти меня с ней…

— Добрые молодцы, говоришь? — хмуро вопросила темноволосая. — Не твоих ли я тут с неделю назад пугнула?

Василиса, лишившаяся дара речи от возмутительного поклепа Колобка, только покачала головой. Зато Колобок деловито уточнил:

— Что за люди и чего тут забыли? Бабка о других гостях не предупреждала!

— А пес их знает, за чем пришли, — отмахнулась девица. — Двое парней, в самом расцвете лет… Добрыми я бы их не назвала, но симпатичные, вполне в моем вкусе. Брутальные такие…

Темные глаза девицы затуманились мечтательной поволокой. Колобок презрительно фыркнул.

— Вроде как, за Жар-птицей гнались, да в самую топь и угодили, — очнувшись от воспоминаний, закончила темноволосая. — Ну, я им помогла, конечно… Путь-дорогу к людям указала… В смысле — они ее сами быстро нашли, лишь бы ноги унести…

— Пошли отсюда, — решительно заявил Колобок Ваське. — Во-первых, чего ее слушать, болотница, она болотница и есть, лапы утиные, и мозги не лучше. А во-вторых, что-то много последнее время Жар-птиц на квадратный метр Тридесятого леса… Надо бы бабке все рассказать, и чем скорее, тем лучше.

 

Глава 9.

В избушке было тесно — на совещание по поводу Жар-птицы собрались Яга, Кощей, Иван и Василиса. Колобок и Баюн присутствовали без права голоса. Впрочем, молодежь тоже в основном помалкивала. Василиса слушала вполуха — вчерашняя неудача, встреча с болотницей и присутствие царевича образовали в мыслях девушки сумбур. Царевич, напротив, темой заинтересовался, в надежде взять реванш за свое позорное приземление в овраг.

— А я говорю — не летают они поодиночке, — настаивала Яга. — И раненую стая не бросила бы!

— С другой стороны — было дело, что царские ловцы на них успешно охотились, — возражал ей Кощей. — Там и стая не помогла — увезли они свою жертву в зверинец, как миленькую.

— Ловцы действовали иначе, — вмешался Иван. Рассказы о поимке Жар-птицы он слышал  в батюшкином дворце еще в детстве, правда, считал их тогда нянькиными баснями. Было это давно, и саму прекрасную пленницу ни царевич, ни его братья не видели — по некоторым причинам счастливый обладатель красавицы довольно скоро выпустил ее обратно в Тридесятый лес. — Они сооружали хитроумную ловушку и сыпали туда отборного пшена. Когда птица попадала внутрь, дверца захлопывалась, охотникам оставалось только переждать, когда стая прекратит метаться и улетит восвояси. Стрелять они, конечно, не стреляли — зачем им раненая и покалеченная пленница? Дедушка животных любил, особенно редких. Особенно ценных. Он бы за такое ловцам головы снял.

— Видишь? — подхватила Яга. — Нет, что-то с этой тварью летучей не так. Тем более, что она уже больше месяца по всему лесу мечется, и что — до сих пор не окочурилась?

Кощей задумчиво смотрел перед собой.

— Что мы про нее знаем? — вопросил чародей. — Ведет себя нетипично для их вида — во-первых. Во-вторых, все, кто с ней встретился, имели после этого неприятности. Иван…

— Все помнят эту историю, — мрачно перебил царевич.

— Ага, — рассеянно согласился Кощей. — Теперь мы знаем еще о двух людях, которых это создание едва не утопило в болоте. Василисе повезло больше всех — у нее не было сил преследовать беглянку, и поэтому она лишь отклонилась дальше в чащу леса.

В избушке ненадолго повисло молчание.

— Надо ее изловить! — постановила Яга. — Не потерплю, чтобы вокруг моего дома неизвестно что по лесу шлялось и людей изводило. Не говоря уже о том, что на ее яркий хвост сюда может столько шпаны понабежать — не выгоним. У меня тут, между прочим, коттедж в экологически чистом районе, мне непрошеные гости даром не нужны — и без Жар-птиц их хватает. Загадят тут все, убирай потом за ними.

— Тогда надо собираться, — заметил Кощей. — Откладывать дело в долгий ящик не будем, неизвестно, каких еще бед она может натворить.

— Баюн и Колобок пусть отправляются на север, — распорядилась Яга. — Я на ступе облечу западную часть — там бурелом сплошной, вы себе шеи переломаете. Ты, Коша, двигай в южную сторону, именно там находится болото и возможно, она до сих пор прячется поблизости. Иван — на восток. Васька, оставайся здесь…

— А можно, я тоже поеду? — неожиданно спросила Василиса. Послушав про чудо-птиц, девушка испытала непреодолимое желание посмотреть на одну из них вблизи. А уж когда царевич изъявил готовность поехать вместе с ней, отговаривать Ваську стало абсолютно бесполезно. Яга, поразмыслив, решила не возражать. Лес в восточной части был наиболее безопасным, потому она и отправляла туда неопытного Ивана. Да и потом — все-таки недаром Ванюша столько тренировался, уж от мелкой нечисти он свою девушку сумеет защитить, а опасной ни Яга, ни Кощей поблизости не чувствовали.

— Эх, жаль, Лешего нет, уж он бы ее живо отыскал! — посетовала напоследок бабка и захромала к ступе. Охотники на Жар-птицу быстро собрали пожитки, бабка наказали избушке бдеть за окрестностями и себя в обиду не давать, и все разъехались в разные стороны.

 

***

Белоснежный конь медленно пробирался через чащу. Справа от него журчал родник, почти заглушая разговор седоков — так тихо они беседовали. Вечерний лес замер в лучах заходящего солнца, между деревьев густели тени, становилось прохладнее. Животное покорно следовало вдоль водоема, не пытаясь свернуть с выбранного не им пути. Иван и Василиса, первую версту честно старавшиеся смотреть по сторонам и искать следы Жар-птицы, сейчас на окружающую действительность почти не обращали внимания. Таинственное существо, причиняющее случайно или намеренно неприятности людям, вылетело у обоих из головы. Возможно, они так и проехали бы мимо разгадки этих странных происшествий, если бы не конь, который вдруг насторожился и замер. Через пару минут до его пассажиров дошло, что размеренное покачивание животного, сопровождавшее их движение по лесной тропинке, прекратилось. Посмотрев вперед, они увидели слабое розоватое сияние.

Проинструктированный Ягой царевич спешился и замер, прислонившись к дереву. Василиса, спрыгнув на землю, ухватила коня под уздцы и потащила его в сторону родника, под прикрытие кустов, освобождая тропинку. Моментально промокли ноги — трава была покрыта росой. Девушку пробрал озноб — от воды ощутимо тянуло холодом и медленно поднимался туман, расползаясь все шире. Достигая тропы, он принимал причудливый оранжево-желтый окрас. Существо, которое они выслеживали, приближалось к засаде.

Жар-птица вынырнула из-за деревьев неожиданно. Только что в лесу никого не было кроме них, а в следующий момент перед Иваном на тропинке оказалось странное создание, напоминающее помесь лебедя с павлином. Создание переливалось всеми оттенками красного и золотого, и его можно было бы назвать красивым, если бы не какая-то вопиющая неправильность во всем его облике. Лапы были слишком голенасты, хвост, при всей его длине, жидковат, крылья костлявы, а шея лысовата. Жар-птице явно не хватало изящества и грациозности. Неуклюже сделав несколько шагов, она застыла, прислушиваясь.

Яга или Кощей, конечно, поняли бы, в чем дело. Иван, никогда в жизни не видевший Жар-птиц, подвоха не заподозрил и с диким криком выскочил из своего укрытия, стремясь накинуть на беглянку припасенную для этой цели веревку.

Почуяв на себе путы, существо издало возмущенный вопль и рванулось из рук ловца. С неожиданной силой лягнув царевича, птица отпрыгнула с тропы и попыталась расправить крылья. В руках у Ивана осталось несколько ярких перьев, которые на его глазах пожухли, скукожились и превратились в куски бурой шерсти. Птица в это время, побившись в веревках и окончательно запутавшись, угрожающе заклекотала и встряхнулась. Золотые перья полетели в разные стороны, крылья изменили форму, длинная шея втянулась в плечи. На месте Жар-птицы оказалось корявое коричневатое создание, местами покрытое мхом, а местами — листвой. Ошеломленный охотник смотрел, как его жертва практически без усилий разрывает путы и угрожающе надвигается на него.

Василиса осторожно выглянула из-за кустов и вскрикнула. Озарявший тропу свет исчез, и теперь там в неясном сумраке кто-то копошился, кряхтел и сопел. Судя по звукам, в нескольких шагах от нее разворачивалась нешуточная потасовка царевича с неведомым противником. Присмотревшись, Васька увидела жуткое страшилище, которое Иван, пыхтя, пытался связать обрывками веревки. Дело это было совершенно безнадежное, обрывки соперника не устрашали нисколько и были, кроме прочего, слишком коротки. Как победить чудовище радикально, идей у Ивана не было, единственный вариант, который он видел — это захватить супостата в плен. Подзадоривали его небольшие размеры боровшегося с ним существа — на крупную нечисть оно явно не тянуло. Силы царевича, однако, иссякали — лиходей казался крепкой корягой, которой пинки и удары нипочем. Извернувшись, Ваня выскользнул из захвата и огляделся. Заметив бледное лицо Васьки, торчащее из-за ближайшего куста, царевич невежливо, но емко рявкнул ей:

— Драпай!

Девушка послушно скрылась, и Иван остался один на один с чудовищем.

Василиса, убравшись с глаз долой, наутек не кинулась. Вернуться к избушке она, конечно, могла бы, но не бросать же возлюбленного на растерзание неведомой твари? Да и коня придется оставить.  Одно дело — ехать неспешным шагом, опираясь на крепкое плечо опытного всадника, и совсем другое — удирать сквозь лес. Верховой езде Васька никогда не обучалась и в седле сидела как мешок. Кроме того, позвать на помощь она все равно не сможет — где искать Ягу или Кощея, девушка понятия не имела, разве что бездумно ехать от избушки на запад или на юг… Пока еще она кого-нибудь найдет, да пока они сюда вернутся, от Ивана уже и костей не останется. Василиса всхлипнула и огляделась. Нет, убегать при сложившихся обстоятельствах — идея не из лучших.

Из-за кустов донеслись вопли и треск. Похоже, схватка близится к завершению, и что-то подсказывало Ваське, что исход будет не в пользу охотников. Храбро продравшись сквозь заросли, девушка поспешила на помощь.

Покрасневший от натуги царевич силился стянуть лапы чудовища кушаком. Существо взревело и одним движением разорвало ткань в клочья. Василиса застыла, лихорадочно соображая. Следовало срочно добыть веревку, иначе делу не поможешь. Снять сбрую с коня?..

Тропинку было почти не разглядеть —  нити тумана, припадая к земле, извивались вокруг противников. Девушка замерла, всматриваясь себе под ноги, а потом решительно наклонилась.

Царевича тем временем охватило отчаяние. Существо было слишком сильно, чтобы его связать, и достаточно выносливо, чтобы продержаться в схватке хоть до утра. Оставалось одно — признать свое поражение и бежать. Измученный Иван в очередной раз увернулся от корявой лапы, и в этот момент на голову чудовищу упал моток прочной, матово-белой веревки.

Пока дезориентированный противник вслепую отмахивался от неожиданной помехи, царевич, не раздумывая, схватил веревку, успев мимоходом подивиться неведомому материалу, из которого она изготовлена, и опутал ею лапы существа. Злодей взревел и задергался, пытаясь освободиться. Тщетно — эластичные путы послушно растягивались и тут же возвращались в исходное состояние, но не рвались.

Довольный Иван обмотал чудовище с ног до головы, погрузил супостата на коня, взял скакуна за уздечку, а Василису — за руку, и направился в сторону избушки Яги.

 

Глава 10.

Кощей и Яга вернулись на полянку почти одновременно, когда уже близился рассвет. Усталые охотники увидели следующую картину: Иван-царевич и Василиса попивали чай, сидя на крыльце, конь пасся на краю полянки, а Колобок и Баюн удобно устроились на подоконнике. Последние двое далеко не ушли: наслушавшись подозрительных шорохов ночного леса и перепугавшись безобидного сычика, Колобок поспешно вернулся к избе. Нелегко быть аппетитной выпечкой — так и норовят съесть. Кот же счел недостойным себя продолжать дозор в одиночку, и, половив мышей вокруг избы, отправился спать. Зато Иван и Васька вернулись с добычей, которая, плотно упакованная в белесый кокон, стояла тут же, перед крыльцом. Присутствующие глаз с нее не спускали, опасаясь какой-нибудь коварной выходки, но, как видно, чудо-веревка держала надежно — кокон вел себя смирно и враждебности больше не проявлял.

Перебивая друг друга, Василиса и царевич рассказали о своих приключениях. Яга покачала головой и подошла к пленнику. Внимательно изучив веревку, бабка обратилась к ученице:

— Откуда взяла?

Василиса смущенно объяснила, что как-то само собой получилось. Увидев грозящую Ивану опасность, девушка действовала почти неосознанно. Под ногами у нее клубился туман, и необходимая Ваське веревка потянулась из него сама собой, словно нитка из кудели, повинуясь еле заметным движениям пальцев. Девушка даже не была уверена, удастся ли ей повторить этот трюк.

— Трюки — у скоморохов на ярмарке, — серьезно возразила Яга. — Они для развлечения служат. А рукоделие — вещь серьезная. Настоящего мастерства в нем достигнуть непросто. Зато и результат впечатляет. Такую веревку сплести — не всякой ведьме под силу.

— Что ж, давайте посмотрим, кто под ней скрывается, — предложил Кощей. Чародей шагнул вперед  и резко дернул узел.

Веревка развязалась, кокон крутанулся вокруг своей оси, и из него выпало невысокое существо. Василиса и Иван ожидали увидеть подобие коряги, покрытое корой, мхом и ветками, с которым они сражались на тропинке, но облик пленника оказался иным. Под витками веревки обнаружился зверек размером с крупную лису, покрытый короткой серой шерстью с густым бархатным подшерстком. На голове зверька торчала пара больших круглых ушей, широкий нос и маленькие желтые глазки придавали мордочке добродушное выражение. Пленник поднялся на задние лапы и виновато посмотрел на Ягу и Кощея.

— Блазня, — пораженно констатировала бабка. — Ты пошто, супостат такой, безобразничаешь?! Только Леший отлучился…

Перед ними понуро стоял помощник Лешего. Основной его задачей было ограждать Тридесятый лес от людей, а людей — от Тридесятого леса, и с этой целью он отпугивал незваных гостей, как мог. Как правило, Блазня наводил на них морок — чтобы показалось им в чаще что-то жуткое, и желание туда идти пропало. За это его и прозвали Блазней — от слова «поблазниться», то есть «показаться». Реального вреда он причинить не мог, и единственным оружием его были иллюзии. Порой Блазня мог и сам прикинуться чудовищем, иногда силился изобразить самого Лешего, но сейчас он был таким маленьким и несчастным, что Василиса его почти пожалела.

— В том и дело, что дяденьки Лешего нет, — чуть не плача, возразил Блазня Яге. — Самому-то мне с ними не справиться было, вот я и старался их отвадить, как мог…

— Подожди-ка. О ком речь, не пойму? — нахмурилась Яга.

— О браконьерах, — горестно выдохнул ее собеседник и, видя непонимающие лица вокруг, принялся за рассказ.

Во время нечастых отлучек Лешего жизнь Блазни, как правило, шла своим спокойным и размеренным ходом. Им давно были примечены основные тропы, которыми пользовались люди в своих посещениях леса. Как правило, пути эти вели к грибным или ягодным полянкам, и далеко в чащу не углублялись. Имелось также несколько проезжих дорог, которые вели краем леса торговые караваны и путешественников. Здесь требовалось только присмотреть, чтобы никто ненароком не заблудился. Сложнее было с охотниками, хотя и у тех были свои привычные угодья, дальше которых они обычно старались не заходить. Иногда, впрочем, и их требовалось отпугнуть — например, если в азарте погони незадачливый преследователь двигался прямиком в непролазный бурелом, или если непомерные аппетиты людей угрожали популяции животных.

В то ясное летнее утро Блазня, как всегда, совершал свой обход, не ожидая от него никаких сюрпризов. Внезапно он почуял присутствие людей в стороне от хоженых троп. Незаметно подобравшись поближе, помощник Лешего увидел двоих мужчин. Оба были ему незнакомы, оба плечисты и высоки, оба производили угрожающее впечатление. Слишком ловко они двигались, слишком бесшумно пробирались через лес и слишком много оружия было на них навешано. Блазня, порадовавшись своей незаметности, последовал за ними. Весь день страж выслеживал людей, а люди, в свою очередь, выслеживали кого-то еще. Определить, что они ищут, Блазне не удавалось, но все трое углублялись все дальше в чащу. Ближе к вечеру мужчины спугнули зайца, и один из них ловко подстрелил ушастого на бегу. Блазня поморщился, но стерпел — охотники приходили в лес за дичью, с этим приходилось мириться. Но двое не стали искать добычу в кустах, а поспешно отправились дальше. Скрипя зубами от бессильной злости, Блазня продолжил слежку. Когда солнце скрылось за деревьями, мужчины устроились на ночлег, не разводя огня. Оба были немногословны, однако преследователю удалось выяснить, что явились они в Тридесятый лес за каким-то редким и ценным животным. Проломав себе голову едва не до рассвета, Блазня сообразил последовать по направлению их пути. Оказавшись через несколько часов у покрытого полынью холма, страж леса содрогнулся. И действительно, редкие и ценные создания…

Много лет назад, когда кто-то из людей впервые увидел Жар-птиц и рассказал о прекрасных существах остальным, охота на них едва не приобрела массовый характер. Мало ли желающих заполучить чудо-птицу, сверкавшую и переливавшуюся, как слиток золота, горящую, словно живой огонь? Жар-птицу хотели правители, бояре, купцы. Простому люду необыкновенные создания тоже были в диковинку, хотелось если не изловить их, так хоть посмотреть. Охотники наводнили Тридесятый лес.

Очень скоро, однако, про чудесных созданий выяснилось множество неприятных подробностей. Во-первых, птицы были исключительно пугливы и недоверчивы, скрывались в самой непролазной чаще и на глаза не попадались. Во-вторых, при всем своем изяществе и красоте они могли за себя постоять — яркое оперение испуганных Жар-птиц хоть и не обжигало, но горело, словно солнце в ясный полдень, а от пронзительных воплей не спасали даже плотно завязанные уши. Несколько человек едва не потеряли зрение и слух, пытаясь настигнуть жертву.  В конце концов, кто-то из охотников додумался подстрелить чудо-птицу, и тут же выяснилась еще одна деталь — ни один лекарь не смог вылечить раненую, и драгоценная добыча в конце концов испустила дух на руках у целителей, после чего оказалось, что мясо ее к пище совершенно непригодно. В сокровищнице царя оказалось искусно сработанное позолоченное чучело, но надежа жаждал пополнить свой зверинец. Стремясь угодить государю, охотники сменили тактику. Соорудив ловушку, они исхитрились-таки захватить одну из птиц, и доставили ее прямиком в покои царя-батюшки. Но их жертва, безусловно являясь усладой для зрения, столь немилосердно терзала слух владельца, что ловцам было категорически приказано вернуть ее обратно в стаю, чтоб, чего доброго, не надумала вернуться.

С той поры Жар-птиц оставили в покое, но оголтелая, хоть и недолгая, охота сделала свое дело — красавицы надолго покинули здешние места. Вернулись они лишь недавно, причем в местах дислокации стали весьма избирательны. Холм в глубине Тридесятого леса привлекал их горьким запахом полыни, к которой птицы почему-то были неравнодушны, и с конца прошлой весны стаю можно было увидеть именно на нем. Леший периодически рассыпал на холме загодя припасенные семена и сушеные ягоды, чтобы чудо-создания прижились в его лесу и больше не улетали. Нет, охотников к ним допускать нельзя, дядька за это уши оборвет. И вот Блазня начал бороться с непрошеными гостями в меру своих сил. Мужчины, на беду, оказались не из пугливых, и в стража полетели каленые стрелы и острые ножи, а потом — и немудреные присловья-заклинания, бытовавшие среди охотников. Хуже всего было то, что эти двое быстро сообразили использовать огонь, против которого Блазня, как и любая нечисть, был бессилен. Сбить их с пути и заманить подальше к краю леса удалось лишь после того, как страж додумался прикинуться их жертвой. Эта уловка работала довольно долго и оставалась эффективной — браконьеры послушно следовали за Блазней сквозь любой бурелом. Воодушевившись, страж увлек было их за собою в глухую чашу, подальше от заветного холма, но неожиданно для него самого они неделю назад оказались в непосредственной близости от бабкиной избушки. Яга только крякнула, поняв, какой неожиданный побочный эффект возымело ее заклинание, призванное оградить от непрошенных гостей. Блазня потерял своих преследователей из виду, а охотники, похоже, сумели как-то выбраться из леса и с тех пор пропали. Браконьеры оказались опытны и хитры, и, по-видимому, догадались, что кто-то их водит за нос. Им удалось исчезнуть из поля зрения Блазни, и все это время фальшивая Жар-птица впустую металась по лесу. Ее преследователи бесследно пропали.

— А меня ты зачем морочил?! — дослушав рассказ, возмутился царевич.

— А зачем ты за мной погнался? — парировал Блазня. — Я тебя вообще не трогал, а когда ты стал меня преследовать, рассудил так — кто за Жар-птицей охотится, тем у нас не рады.

Иван смущенно замолчал, а страж продолжил:

— Я и вреда-то никому не причинил. Только что теперь делать, не знаю… Чтобы от меня спрятаться, им самого немудреного оберега достаточно.

— Неудивительно, что зверье ничего мне не сообщило, — хмыкнула Яга. — Иллюзии на них не действуют, а к тебе они уже привыкли и ничего необычного в том не усмотрели. Теперь надо Лешего предупредить. От него оберег не поможет. Жар-птичий холм как раз в той части леса, через которую он будет возвращаться. Судя по тому, что ты рассказал, примерное его расположение охотникам известно, они именно к нему изначально и направлялись. Значит, снова туда двинут. Надо устроить засаду и их перехватить.

— Не пойму я что-то, — недовольно вмешался Кощей. — Вроде уже все поняли, что охота на Жар-птиц — дело безнадежное? Содержать их дорого, сложно и шумно, на еду непригодны…

— И в самом деле, — припомнил царевич. — И кстати — насколько я знаю, батюшка охоту на редких зверей и птиц вовсе запретил, у них Жар-птицу никто не осмелится купить в обход царской воли…

— А они и не будут продавать Жар-птицу, — грустно сказал Блазня. — И содержать ее им ни к чему, живая она им не нужна. Они за перьями охотятся.

 

Глава 11.

К Лешему отправили сразу несколько гонцов — поблизости Яга обнаружила филина, сипуху и пару сычиков. В путь к Жар-птичьему холму отправились почти все — в избе остались лишь Баюн и Колобок. Бабка, по своему обыкновению, полетела в ступе, Иван и Кощей поскакали верхами. Василисе был выдан волшебный клубок и в придачу к нему — Блазня, чтоб сопроводил и не дал сбиться с пути. Выдвинулись быстро — на сборы ушло около получаса. Времени действительно терять было нельзя, браконьеры исчезли из-под надзора Блазни уже давно, и если смогут добраться до холма раньше них — пиши пропало. Жар-птичьи перья были редкостью даже в Тридесятом лесу. У Яги и Кощея было несколько — воспитанница бабки прошлым летом добыла. Перья им очень пригодились — свету каждое дает, как несколько лучин, и при этом, в отличие от последних, время использования не ограничено, да и опасности пожара нет. Люди, особенно кто побогаче, естественно, очень быстро поймут, насколько это удобно. Спрос на товар браконьеров будет большой, а цена — высокой, охотники наверняка об этом знают и постараются из своего нынешнего похода извлечь максимальную выгоду. Сколько птиц они успеют подстрелить прежде, чем бестолковая стая сообразит, что надо спасаться? Исчезнут ли Жар-птицы после этого из Тридесятого леса надолго или навсегда? После предыдущей охоты эти создания исчезли на много лет. За этот срок само существование их люди стали относить к области легенд, сказок и выдумок…

Защитники природы сгинули в лесу, и на поляне остались только нахохленная избушка, мрачный кот и сурово нахмурившийся Колобок.

 

***

Лес был окутан предрассветными сумерками. Деревья мирно дремали в уютной темноте, иногда сонно вздыхая в такт дуновению ветерка. Леший, который видел ночью едва ли не лучше, чем днем, продолжал начатую накануне работу.

В целом его поход шел хорошо. Леший любил такие неспешные долгие прогулки и никогда не торопился из них возвращаться. Случалось даже, что отсутствовал по нескольку месяцев. Путешествия эти состояли из нежных рассветов, пламенеющих закатов, звездных ночей и огромного количества любимых Лешим деревьев, птиц и зверей.

Поход близился к завершению. Не было каких-то неожиданных проблем или необычных происшествий. Эта часть леса была хоть и удалена от Лешева постоянного обиталища, но довольно спокойна. Люди жили далеко отсюда, что автоматически означало, что они тут не блуждали и не терялись. Также это значило, что они тут не охотились, и не рубили деревья, и не вредили угодьям каким-либо иным способом. Большинство хлопот Лешему в его вотчине доставляла именно человеческая жизнедеятельность. Все остальное не требовало сложных действий и серьезных усилий — лесные обитатели, как правило, справлялись со всем сами.

Значительная часть обхода Лешего напоминала беззаботную прогулку и любование природой. Накануне хранитель леса наткнулся на свалившегося в овраг олененка, который, хоть и не пострадал, но выбраться не мог, и беспомощно кричал внизу. Вытащив потеряшку и вернув его матери, Леший направился дальше в прекрасном расположении духа. Потом он набрел на высокую, мощную сосну и с удовольствием побеседовал со старой знакомой. Вечером Леший вышел к небольшой полянке, и вот тут его подстерегала неприятность. Роскошный многолетний вяз лежал на земле, листва его уже пожухла, а остатки ствола торчали острыми обломками. Видимо, дерево не выдержало порыва ветра и сломалось, бывает. Расстроенный Леший внимательно осмотрел поверженного гиганта. Вернуть вяз к жизни было нельзя, но из пенька тянулся ввысь робкий, тоненький отросток. Всю ночь Леший неутомимо трудился, и сейчас на поляне почти не осталось следов происшедшего. Ствол поваленного вяза поглотила земля, пенек практически превратился в труху, а на его месте трепетало листвой юное, тонкое, полное сил деревце.

Леший удовлетворенно отряхивал ветки, когда мимо его лица скользнула мягкая бесшумная тень. Сипуха хрипло вскрикнула, заложила еще один круг и приземлилась на гостеприимно подставленное Лешим плечо. Лесной хозяин любил всех своих подопечных, и ласково приветствовал птицу. Однако, по мере того, как он слушал сообщение Яги, все больше хмурилось его чело и все серьезнее становился взгляд. В конце концов, грозно заскрипев, Леший развернулся и решительно двинулся к деревьям. Сипуха, поколебавшись, метнулась следом.

 

***

Двое уже который день продирались через чащу. Оба устали, оба были злы. Их поход начинался вполне безобидно — в летнем лесу мало чего можно всерьез опасаться, особенно когда ты хорошо вооружен. Но чем дальше, тем больше им казалось, что странные слухи об этом лесе возникли не на пустом месте.

Они работали вместе несколько лет. Били зверей на мясо и пушнину. Хорошо знали свое дело и не опасались заходить далеко в чащу. Денег от их промысла им хватало, особенно учитывая, что ограничения на добычу зверя и птицы соблюдать нужным они не считали. Приходилось, конечно, иногда срываться с привычного места и искать новые угодья — дичь на старых уходила, или начинали возмущаться охотники, или интересовалась ими стража… Но это компаньонов не пугало — лес, он везде одинаков. Хороший следопыт и меткий стрелок в нем не пропадет.

Прибыв в очередной поселок, двое отправились с местный кабак — осмотреться, что за народ тут живет, как с охотой, и, главное — как со сбытом дичи. Там-то и увидели они этого слегка захмелевшего старичка, который охотно поддержал разговор о зверье, его повадках и нравах. За окном темнело, народ потихоньку расходился, а истории старичка были неиссякаемы. Двое слушали, усмехаясь, и мотали на ус. Наконец, когда в помещении никого, кроме них и зевающего хозяина, не осталось, их собеседник внезапно понизил голос и сообщил:

— Вся эта охота, сынки, это так, себе на прокорм да людям на потеху. Настоящая охота, скажу я вам — она не на зайцев, и не на медведя даже.

— На кого ж тогда? — лениво протянул старший из браконьеров.

— А вот и послушай, — хитро прищурился старичок. — Бывает, скажу я вам, такое зверье, что может, только раз в жизни и увидишь.

И он рассказал им про чудесных птиц, оперение которых горит, как огонь. Пожилой пьяница оказался охотником из той невезучей группы, которой довелось подстрелить Жар-птицу, и которые видели, что после этого бывает. То есть необыкновенную дичь он наблюдал вблизи, знал ее повадки, а что самое главное, сам того не подозревая, навел компаньонов на мысль, как из такой бестолковой добычи извлечь немалую выгоду. Глядя перед собой затуманенным хмелем взглядом, старичок мечтательно произнес:

— Дааа, до сих пор вижу ее, как сейчас. Лежит в траве перед нами, а на поляне от нее — светло, как днем от ясного солнца…

Попрощавшись с собеседником, двое обсудили услышанное. Оба были опытными охотниками, и знали, что байки, рассказанные стариком — не выдумка. Все, кроме последней. Про птицу-огонь слышать им ни разу не доводилось. Решив между собой, что дед заврался, они переночевали и отправились дальше.

На этом бы вся история и закончилась, если бы несчастливый случай не привел их на небольшой рынок. Там-то, стоя в очереди за провизией, один из них и услышал разговор двух расфуфыренных барышень. Речь шла о какой-то соплячке, которая чуть не стала женой младшего царского сына, и, стараясь себя показать и втереться в венценосную семью, изготовила какое-то необыкновенной красы полотенце. Якобы сияет оно, словно закатный луч, а изображены на нем чудо-птицы — золотые перья, огненные хвосты…

Все это заставило компаньонов повернуть назад и найти того старичка. Расспросив его предметно, они выяснили много подробностей о редкой добыче, в частности — что по неведомым причинам она обитает в глухом лесу, но приземляется при этом исключительно на холмы, причем предпочитает места, заросшие полынью. И что несколько таких холмов дедку известны, а один из них — не так и далеко. Он, конечно, уже не молод и в лес отправиться у него сил не хватит, но рассказать молодому поколению о местоположении заветной полянки, да еще и нарисовать карту — это можно. Разумеется, если они хотят только посмотреть на такое диво…

Заверив старичка, что уж глаза-то у них на месте и посмотрят они как следует, двое взяли самодельную карту, пополнили запасы еды и снаряжения и выдвинулись в путь.

До искомого холма оставалось идти не так уж далеко, когда из бурелома на них вывалился огромный медведь. Напарники обрадовались и приготовились к схватке — медвежьи шкуры на рынке ценились дорого, но косолапый как-то быстро ретировался, и сколько они не искали, не смогли обнаружить его следов. Сразу после этого им пришлось огибать затхлое болото, которое не значилось на их карте, и они чуть не потеряли путь.  А потом на них напала какая-то ветвистая и покрытая корой дрянь. Они израсходовали много стрел, прежде чем поняли, что чудовищу они нипочем, и тогда один из них догадался ткнуть в мерзкую морду тлеющей головешкой. Тварь дико завыла и скрылась, но впоследствии они не раз слышали, как она ломится сквозь заросли неподалеку. Приходилось идти остерегаясь, с оглядкой и опаской. Но двое все равно упорно двигались вперед.

Почти добравшись до места, они увидели ее. Золотистая птица летела между деревьями не так далеко от них. Подстрелить на лету ее, однако, не удалось. Компаньоны бросились в погоню и плутали по лесу всю ночь, но безуспешно. На рассвете от преследования пришлось отказаться, поскольку золотистое создание исчезло из виду, но в сумерках оно снова мелькнуло между деревьями.

Так продолжалось долго. Пару раз им пришлось вернуться к поселению, пополнить запасы провизии, но потом они снова шли в чащу, туда, где в последний раз видели свою жертву. Охотники выслеживали драгоценную добычу больше месяца. За это время им, ко всему в лесу привычным, довелось натерпеться страху. С тех пор, как проклятая птица попалась им на глаза, прочая живность вокруг будто испарилась. Не удавалось подстрелить даже зайца, чтобы не возвращаться к людям за едой. Временами слышались странные звуки — топот, вой, крики. В густой тьме ночами им мерещились чудовища. Однажды они заметили вдалеке в высшей степени странного белого всадника, которому в чаще взяться было и вовсе неоткуда, и который быстро скрылся в глубине леса, спугнув их добычу. Они плутали между деревьями день за днем, теряя силы, временами утрачивая представление о том, где находятся и как выйти к людям. Оба недобро косились друг на друга, оба винили в происходящем напарника и прикидывали, как выбраться из этого гиблого места. Наконец, они угодили в болото, где на них кинулось чудовище, похожее видом на утопленницу, и, убегая, они случайно наткнулись на узкую, полузаросшую тропинку. Тропинка означала людей, и, голодные, измученные и усталые, компаньоны к ним все-таки вышли, оказавшись при этом на другом краю леса. До знакомого поселка, в котором обитал дедок, им пришлось добираться несколько дней, наняв для этой цели телегу.

Там, отдохнув и обдумав положение дел, двое пришли к выводу, что не все бабьи сказки — вымысел. Что с того, что раньше им подобное не встречалось? За этот месяц они повидали такого, что впору поверить и в нечистую силу. Поговорив с жителями поселка, они выяснили, где живет ведунья, и, не мешкая, обратились к ней. Старая карга выслушала их рассказ, в котором они предусмотрительно умолчали о своих истинных намерениях, и предложила невезучим охотникам обереги. С этими цацками на шеях двое вернулись в лес, следуя своим самым первым маршрутом, не отступая от карты и полные решимости добыть наконец золотую птицу. А лучше — несколько. По мере продвижения вглубь чащи их уверенность в успехе росла. Оберег действовал. Не было больше никаких медведей, чудовищ и болот, не мерещились никакие белые всадники. Никто не сверкал перьями и не уводил их с пути. И вот, наконец, в предрассветных сумерках они вышли к заветной цели — перед ними возвышался покрытый полынью холм.

 

***

Леший подошел к Жар-птичьей стоянке на рассвете. Полынь загадочно серебрилась в первых утренних лучах. Кое-где в примятой траве виднелись следы. Птицы, по своему обыкновению, прилетали после заката и исчезали еще до восхода солнца. Если браконьеры не успели похозяйничать здесь ночью, а на это было непохоже, то до вечера их жертвам ничего не грозит. Сейчас на полянке никого не было, но ясно чувствовалось чужое присутствие неподалеку. Леший внимательно прислушался к своим ощущениям, скрупулезно изучил полянку, сделал вывод, что успел как раз вовремя и неохотно побрел к незваным гостям.

Настроение у него было препаскудным. Проучить зарвавшегося охотника — дело святое, это и ему, и его помощникам приходилось делать не раз. Но обычно для этого было достаточно хорошенько припугнуть людей. Как понял Леший из сообщения сипухи, эти мужчины были не из трусливых. Что с ними делать и как предотвратить разбой, Леший пока не представлял. По доброй воле жадные до наживы браконьеры отсюда не уберутся, это было ясно. Даже если и удастся обратить их в бегство, где гарантия, что они не вернутся через несколько дней, да еще и с подмогой? Тем не менее, мысль о насилии применительно к кому бы то ни было была Лешему глубоко отвратительна. Не убивать же их, в самом-то деле. Погруженный в тяжкие раздумья, он не спеша пробирался сквозь лес, ориентируясь сначала по смутному осознанию недоброго присутствия, а после — по едва уловимому запаху дыма и тихим голосам.

Компаньоны, обнаружив наконец-то заповедное место и обследовав холм, почувствовали себя вознагражденными за все предыдущие мытарства. Во-первых, на земле обнаружились следы, ни на какие из известных им не похожие, но принадлежащие явно птицам. Во-вторых, один из них, покопавшись в полыни на верхушке холма, издал торжествующий возглас и продемонстрировал напарнику перо. Оно было совсем крохотным, не больше фаланги пальца, но светилось ровным и ярким светом.

Убедившись, что искомая дичь действительно водится в этих местах, мужчины благоразумно удалились от места охоты и разбили лагерь примерно в версте к северу, где приветливо сверкало под лучами солнца небольшое лесное озерцо. Здесь они развели костер и перекусили, обсуждая стратегию на вечер. После завтрака один из них устроился, привольно вытянув ноги, на берегу, и принялся ладить силки, а второй натянул лук и внимательно осмотрелся в поисках цели, желая потренироваться.

Подобравшийся вплотную к озеру Леший затаился среди деревьев. Так и не придумав, как поступить с нарушителями спокойствия, он решил сначала за ними понаблюдать. Он увидел двоих крепких высоких мужчин, и с первого взгляда на них укрепился в самых худших своих подозрениях. Судя по ловким движения, жесткому взгляду и общему суровому виду, избавиться от них будет непросто.

Солнце поднималось все выше, позолотив поверхность воды. Где-то в вершинах деревьев, невидимые охотникам, щебетали птицы. Ласковый солнечный зайчик мелькнул на берегу, мягким теплом прошелся по телу Лешего, и перепрыгнул на сипуху, которая давным-давно догнала лесного хозяина и теперь, с наступлением утра, мирно дремала на его плече. Не удовлетворившись прогулкой по перьям птицы, он скользнул по ее голове и наконец добрался до глаз.

Ночная хищница, не ожидавшая такого подвоха, возмущенно завопила спросонья и вспорхнула над Лешим, стремясь уклониться от яркого света. Стрелок на берегу моментально развернулся и вскинул лук. Прозвенела тетива, стрела со свистом рассекла воздух. Обомлевший Леший только и успел заслониться ветвями, когда она с неприятным чмоканьем вонзилась в цель.

 

***

Яга, Кощей и Иван прибыли к месту назначения почти одновременно. Несколькими минутами позже из ниоткуда вывалились Васька с Блазней. Жар-птичий холм пустовал, следов ночного побоища было не видно. Спасатели перевели дух.

— Ну и что будем делать? — начал Кощей, но тут до их слуха донесся приглушенный человеческий вскрик. Один вскрик — и больше ничего… Вся компания, не сговариваясь, бросилась через лес на звук.

На берегу лесного озерца стоял Леший. У его корней были беспорядочно разбросаны припасы, оружие и одежда. Лесной хозяин держал стрелу. Кора на одной из его ветвей была содрана и светлела свежими щепками.

— Едва успел, — пояснил он, повернувшись к вновь прибывшим. — Чуть-чуть бы помедлил — и пристрелили бы вашу вестницу.

Шокированная произошедшим сипуха сидела на валуне и глуповато таращилась в пространство. Леший размахнулся и швырнул стрелу далеко в воду.

— А где, собственно, сами стрелки? — уточнила Яга.

Людей в пределах видимости не было. Леший загадочно хмыкнул.

— О них не беспокойся, — заявил он. — Что ж, думаю, самое время собрать этот хлам, не люблю, когда в лесу валяется мусор. И еще я бы выпил чаю.

С этими словами он решительно направился к деревьям. Иван и Василиса принялись собирать барахло охотников в мешки. Яга, Кощей и Блазня, чуть помедлив, пошли за Лешим.

Перед тем, как исчезнуть в чаще, Яга обернулась и еще раз осмотрела берег. Ее взгляд остановился на двух мощных, крепких деревьях, стоявших у самой воды. Стройный клен и раскидистый ясень шумели листвой на ветру. Звук навевал легкую, светлую грусть, и вместе с тем, почему-то — надежду.

 

Глава 12.

Наступил август. Дни становились короче, а вечерами все чаще поднимался туман. Василиса работала над платьем для кикиморы не покладая рук. Ежедневно на закате она отправлялась к знакомому роднику и оставалась там допоздна. Поделку свою она Яге до поры не показывала, и бабка ее не торопила — пусть шьет без посторонней помощи. Видимо, результат нравился мастерице — Васька возвращалась радостная, с сияющими глазами. Чем ближе было окончание работы, чем скорее ей предстояло вернуться домой, тем веселее становилась девушка, успевшая уже соскучиться по родным. Иногда, правда, на ее лицо набегала тень, и Яга, внимательно наблюдавшая за подопечной, однажды не выдержала.

Накинув на плечи шаль, рассовав по карманам фартука какие-то пузырьки и прихватив с собой широкую плоскую керамическую чашу, бабка вышла из избушки рано поутру. Отсутствовала она долго, и вернулась после обеда, погруженная в задумчивость. Вечером, когда Баюн выскользнул на охоту, Колобок задремал у окна, а самовар уютно запыхтел, приглашая к столу, Яга предложила Василисе ароматного чаю с травами и начала разговор так:

— Скоро ли закончишь свою работу?

Васька подтвердила, что да, платье почти готово. Яга покивала каким-то своим мыслям и продолжила:

— Значит, в недалеком времени отправишься домой. Смотри, не забудь — обо мне мачехе и сестрам ни слова. Говори, что на выучку ходила к пожилой мастерице, о которой в детстве от матушки слышала.

— Хорошо, бабушка, — ответила Василиса.

— Теперь слушай меня, — произнесла Яга. — Я свое обещание выполнила — ремеслу тебя обучила, мастерицу из тебя сделала. Теперь и ты мне кое-что пообещай. Когда работу свою закончишь, на следующий день отправимся с тобой на рынок. На деньги, что я за твое рукоделие выручила, купим тебе материи разной, покажу, как выбирать. Как домой вернешься — без дела не сиди, кикимору задобри да за дело принимайся, семье подсобляй. В скором времени все у вас пойдет на лад, и мачеха твоя станет о замужестве твоем да дочерей своих задумываться. Как сестры — дело их, но ты об этом и думать не моги.

На растерянный и огорченный взгляд девушки бабка, усмехнувшись, ответила:

— Видела я, как вы с Ванюшей друг к другу тянетесь, чай, не слепая. Только негоже это — без батюшкиного благословения замуж выходить. Вот как он вернется — тогда пожалуйста, честным пирком да за свадебку.

Василиса ахнула, а довольная Яга заявила:

— Жив он и здоров, Василисушка. Но в Тридесятое царство воротиться не может. На то воля не его. Помочь ему надобно, а как это сделать — над тем подумаю. Пока же вот тебе мой наказ: работу выполняй усердно, по дому помогай, приданое готовь, да никому об этом нашем разговоре не сказывай. Так-то оно лучше — когда меньше болтаешь…

Повеселевшая Васька залпом допила чай, взяла узелок со своим рукоделием и отправилась на родник, а бабка еще долго сидела перед окном, посматривая на звезды и что-то бормоча себе под нос.

 

***

Когда радостная и смущенная Василиса развернула перед зрителями готовый подарок кикиморе, Яга восхищенно всплеснула руками, Колобок восторженно заверещал, и даже скептичный обыкновенно Баюн покосился одобрительно.

Девушка держала в руках молочно-белое платье. Ткань мягко струилась, мерцая серебром в складках. Ворот и рукава были украшены прозрачным бисером росы. Подол украшало кружево из плавных завитков тумана. На ощупь платье было невесомым и прохладным. Василиса прикрыла тканью руку и поднесла к солнечным лучам. По поляне пронесся восхищенный вздох. Платье растаяло, словно дымка поутру, сделав и руку девушки прозрачной и почти невидимой.

— Вот порадовала старуху, — ласково произнесла Яга. — Стала ты, Василиса, настоящей мастерицей. Могу тебя со спокойной душой к семье отпустить, не пропадешь теперь…

Бабка поспешно отвернулась, но зоркий Колобок успел с удивлением заметить, как заблестели влагой ее глаза.

 

***

Наступила пора прощаться. Августовское утреннее солнышко пригревало полянку. Воздух был прозрачен и свеж. На крыльце избы лежал узел с тканями и нитками, купленными Ягой и Васькой накануне. Невесомый сверток с платьем кикиморы девушка предусмотрительно спрятала на груди. Кроме него, из своих изделий она взяла с собой только тот нарядный сарафан, сшитый по ее собственной мерке. Перед избушкой собрались все ее новые знакомые: бабка, Колобок, Баюн, Кощей и Леший. Иван стоял чуть поодаль — царевич вызвался проводить Василису до знакомых ей мест. Коня при Ванюше не было, и все присутствующие сделали вид, что так и надо. Видимо, ни Иван, ни Василиса не торопились. Всем собравшимся было грустно и немного неловко — как всегда бывает, когда пора расставаться, и надо что-то сказать, а что — не знаешь.

— Кхм.. — прокашлялся наконец Кощей, но в этот момент из кустов раздался громкий треск и на полянку выкатился запыхавшийся Блазня.

— Фух, думал — опоздаю, ищи потом вас по лесу, — зачастил он. — Обходил я опушки, да третьего дня и наткнулся на это. Думаю — уж не твое ли, девица?

Лукаво улыбаясь, помощник Лешего протянул Василисе сверток из лопухов. Развернув его, девушка радостно вскрикнула — внутри лежала знакомая куколка.

Когда Василиса и Иван скрылись в лесу, остальные немного постояли молча, а потом начали расходиться. Отправляясь домой, Васька оставила каждому из них что-то на память. На Кощее красовался новый кафтан, ладно сидящий на его нестандартной фигуре. Чародей, лишившийся своего привычного изодранного в хлам облачения, выглядел незнакомо и импозантно. Колобок и Баюн делили на двоих лоскутное одеяло. Леший уносил полотенце — пригодится в его шумном и беспокойном хозяйстве. Блазне, нашедшему куклу, обрадованная девушка отдала кусочки меха, чтобы прикрывать зимой огромные мягкие уши.

Вскоре на крыльце избушки остались только Яга и Кощей. Бабка ласково поглаживала расшитую лесными цветами и травами телогрейку.

— Да, мастерство ведовству не чета, — задумчиво произнесла она. — Вот придет Василисушка домой, начнет работать, потом замуж выйдет, детишек станет нянчить… Вроде бы и чудеса своими руками творит, а все не ведьма — ни от людей прятаться не надо, ни травы чародейные ночами по холоду собирать, в темноте спотыкаясь, ни кота содержать, охламона такого…

— Ты не отвлекайся, — предложил Кощей. — Выучила ты ее хорошо, не спорю, но ты же вроде хотела со мной о чем-то посоветоваться?

— И правда, — спохватилась бабка. Она прошла в избу и вернулась с широким блюдом и какими-то бутылочками. Плеснув в емкость загодя припасенную ключевую воду, старуха покрошила туда какие-то травы, капнула разноцветных зелий и зашептала заклинания. Через некоторое время на поверхности появилось нечеткое, размазанное изображение.

— Вот это — купец, Василисин батюшка, — принялась объяснять Яга. — Здесь корабль его, там — команда. А что оно все вместе означает, не пойму что-то.

Кощей склонился над чашей и внимательно всмотрелся в мигающую картинку.

— Сдается мне, без Водяного тебе не разобраться, — с сожалением заключил он через несколько минут.

— Плохо, — протянула бабка. — Водяной-то уж месяцев семь на поверхность не поднимается, захандрил чего-то, старый.

Кощей укоризненно взглянул на нее.

— И зачем я вам только амфибию создавал, сам не знаю, — сказал он. — Только жалобы от вас и слышу, а как свойствами ее воспользоваться — так вы даже не сообразите. Гушка под водой может сутки просидеть. Хватит ей этого времени, чтобы с Водяным посовещаться?

Яга просветлела, убрала реактивы и пригласила Кощея к столу.

 

***

С опушки леса виден был Василисин родной город. Она и Иван стояли у кромки леса, освещенные закатными солнечными лучами. Момент расставания можно было бы назвать печальным и даже немного трагичным, если бы между влюбленными не происходило какое-то бурное обсуждение. Иван на чем-то настаивал, Васька отнекивалась. В конце концов Василиса, непримиримо расправив плечи, решительно направилась к дороге, а Ваня, проводив ее взглядом, понуро скрылся в лесу.

Добравшись на следующий день до избушке Яги, царевич заглянул внутрь. Бабка, ожидавшая его возвращения, уже напекла блинов. Мрачный Иван поприветствовал хозяйку и прошел к столу. Есть не хотелось. Прихлебывая пустой чай, Ваня вяло отвечал на расспросы бабки о том, благополучно ли они добрались. Уяснив, что в дороге между спутниками произошла какая-то размолвка, Яга наконец задала наводящий вопрос:

— Что Васенька про свои планы рассказывала? Скоро ли к нам в гости соберется?

Иван, насупившись еще больше, нехотя ответил:

— Кто ее знает. Может, и не соберется никогда. Хотел ее до дома проводить — не пустила, руками замахала. Когда свидимся, спросил — не ответила…

Царевич горько вздохнул, а Яга довольно подытожила:

— Молодец девка, сдержала слово. Даже тебе не проболталась, значит, можно не беспокоиться. А ты не кручинься. С семьей ее познакомиться успеешь, тем более, что она там пока не в полном комплекте. Прежде, чем вам с Василисой на будущее планы строить, надо ее батюшку отыскать.

Иван встрепенулся.

— А он живой?! Бабушка, давайте я поеду! Пока не отыщу — не вернусь…

Яга пристально посмотрела на спасателя-добровольца и не сразу ответила:

— Поедешь, почему бы и нет. Только не один.

 

***

После возвращения Василисы жизнь в купеческом доме пошла своим чередом. Правда, не сразу. Первое время, конечно, соседки пошумели. Зато мачеха, на удивление, Ваське слова дурного не сказала, молча впустила в дом, выслушала рассказ про швею-мастерицу и рассмотрела пошитую новоявленной рукодельницей обнову — нарядный сарафан. Ее дочери в это время опасливо выглядывали из-за двери, но, увидев, что Прасковья не гневается, подошли ближе. Агафья даже зашмыгала носом и в конце концов порывисто обняла сводную сестру.

Да и соседки быстро затихли, когда увидели, какие чудесные вещи выходят из Василисиных рук. Первое время Прасковья продавала ее изделия на рынке, а потом молва об умелой швее пошла по городу. Прошло всего месяца два, и заказы посыпались на девушку, как из рога изобилия. Васька не успевала обмерять, кроить и сметывать. Городские модницы щеголяли в изысканных блузах тончайшего полотна и замысловатого фасона юбках, зажиточные хозяйки подавали пироги на расшитых затейливыми узорами рушниках.

В первый вечер после своего возвращения Василиса долго сидела у себя в комнате. Смотрела на звезды в оконце, держала в руках куклу и вспоминала о маменьке. Потом вздохнула и бережно убрала игрушку на дно сундучка. Уложив поверх нее материалы для работы, Васька прислушалась и тихонько спустилась вниз. Прошмыгнув на кухню, девушка взяла блюдце, налила молока до краев и поставила за печку, подальше от досужих глаз. Домовой без нее, должно быть, совсем оголодал, потому что через минуту из-за печи донеслось слабое позвякивание. Улыбнувшись, Василиса прокралась в светлицу. Незаконченное рукоделье сестер лежало на лавках. Девушка подошла к окну и достала из-за пазухи сверток с волшебным платьем из туманного полотна. Раскинув изделие на подоконнике, мастерица полюбовалась серебристым блеском ткани при свете месяца, а потом пошла к себе. Едва выйдя за порог комнаты, Васька услышала за спиной тихий счастливый смех.

С тех пор дела в доме пошли на лад. Работа у рукодельниц спорилась, все повеселели, и только мачеха нет-нет, да и поглядывала на девушек с затаенной печалью. К старшей, Настасье, давно приглядывался один знакомый приказчик, мужчина неглупый, порядочный и честный, и Прасковья даже как-то обмолвилась, что вот-де, мол, вернулся бы супруг, тогда бы можно было девчонок замуж отдавать честь по чести, с благословения главы семьи, и не беспокоиться, что чей-то муж тут новые порядки заведет…

Василиса  ответ на это только молча улыбнулась и продолжила работать. В свободное от заказов время девушка вышивала нарядный кушак из красного шелка, украшенный золотистыми причудливыми перьями неведомых птиц. Вернется батюшка. Баба Яга слов на ветер не бросает.

© Анчутка — — — Дневники.Онлайн

 


Состояние Защиты DMCA.com

Читать бесплатно

^ Вверх