Триада. Детский сад. Глава 24

Михаил Солев

ИСПЫТАНИЕ

 

Сегодня умерла мама.

А. Камю

 

Похорон я не помню. Помню только, что мне навязывали большой мамин портрет в белой бумажной рамке и хотели, чтобы я шел впереди процессии. А я отказался. По уголку портрет перехватывала широкая коричневая лента — такие вплетали в косы девочек-первоклашек, когда я был маленьким. Я думал о первоклашках, о своей курточке с синим букварем на рукаве и ничего не видел. Потом, помню, долго болели глаза: я не моргал и не плакал, а всё куда-то таращился.

Да, и еще: я почему-то испачкал руку землей. Очень странно брать бурую землю, а потом чистить руку о снег.

На поминках не пил, потому что терпеть не могу водку. Вино — да, можно, но не на поминках же… Хорошо хоть посуду помыли — уймища! Мы с мамой всегда спорили, кому посуду мыть… Ма… Ма!..

 

Они боялись, что я повешусь или еще что-нибудь. Поэтому дед остался со мной ночевать. Было обидно, но я решил не связываться. На следующий день я сказал ему: «Не ночуй больше. Я не маленький», — и он согласился. После обеда он ушел, но потом трижды звонил — приходилось отвечать, иначе он вернулся бы.

После обеда и до самой ночи я был один. Вешаться мне не хотелось; хотелось открыть окно. Очень приятно, наверное, зимой открыть заклеенное окно. Но я открыл только форточку: боялся, что выпрыгну в открытое окно или, еще хуже, придется его снова заклеивать.

Дома было тихо, в форточку задувало снежинки, они таяли на полу. Стало холодно, и я закрыл форточку. Есть такие грабители-домушники, они в форточку лазают. У меня в детстве случай был: я шел дворами к другу, а у одного дома, у окон, стояли люди. Они позвали меня и сказали, что забыли ключи. Я согласился помочь им, и они протолкнули меня в форточку, а внутри я встал на кухонный стол. Мне было жутко и интересно в чужой квартире, я гордился собой. Когда я впустил их, мне сказали спасибо. После я подумал, что они грабители, и стало еще приятнее.

Теперь я уже не маленький, в форточку не полезу. Мне восемнадцать, и четыре дня назад у меня умерла мама.

Еще вчера на столе стоял гроб, а после, тоже вчера, были поминки. На том же столе стояли водка и закуска. Это мамина комната: в углу, на божнице, — иконы. Под иконами, на полу, — талая вода: в форточку намело, придется подтирать. Мама любила молиться на коленях — сейчас ее юбка намокла бы.

Я сходил за тряпкой и подтер. Затем посмотрел на икону — на Христа с книгой — и не перекрестился. Раньше я так не делал. Но раньше у меня и мама не умирала. Раньше и я молился Ему. Раньше.

Мне захотелось поговорить с Ним, и я сказал:

— Послушай, Господи. Я не Иов. Мать моя больше Иов. Если бы Ты забрал меня, она не возроптала бы. Она праведнее. Ты хочешь, чтобы те, кто любит Тебя, страдали. Чтобы очищались страданием. Чтобы несли крест. Ты меня возлюбил, и выбрал крест потяжелее, чтобы наградить потом получше. Я Тебя понимаю, только вот что: я ведь не крыса подопытная!.. И мама не крыса! Не нужен мне Твой крест! Это не любовь! Отрекаюсь!

Я кричал, а Он смотрел на меня и показывал книгу с надписью: «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга».

 

Спать я лег не помолившись. Это было только начало: я решил доказать Ему, что Он не прав, что Его эксперимент жесток и глуп. Пусть Он смотрит на меня и стыдится Своего поступка — так я решил. Я стану плохим, назло Ему стану, я научусь. А Он пусть смотрит и стыдится, и больше не экспериментирует.

Если я душу свою угроблю, а других спасу — ведь это же по Евангелию! Уважать нужно человека, оберегать нужно человека, раз уж создал! Неужели нельзя оградить праведников от зла?! Зачем испытывать праведников на прочность? Ведь быть праведным и без того трудно! Разве Тебе не жалко тех, кто не выдержит испытаний и сломается?! Ты позволяешь волкам резать стадо — какой же Ты Пастырь?! Или Ты забыл, что пасешь овец, а не волкодавов?..

Так я думал, лежа в постели, пока не заснул. И приснилась мне церковь. Глухонемые, муж и жена, крестили младенца. Я уже видел их в храме раньше. Они умели молиться, не слыша службу. И вот теперь принесли в храм плод своей любви. Я стоял и наблюдал: мне было интересно. Глухонемой отец протянул священнику бумажку. Он и раньше протягивал священнику бумажки — во время исповеди, с перечислением грехов. Но теперь на бумажке было написано: «Иоанн имя ему». И выражение лица у глухонемого было молящее. «Он хочет, чтобы уста его отверзлись, как у Захарии», — понял я. «Второго Спасителя не будет, а потому второй предтеча не нужен», — сказал младенец. Родители его не услышали, а священник испуганно отпрянул. «Если бы младенец был в его руках, он бы его уронил», — подумал я и проснулся. А проснувшись, подумал: «К чему бы это?»

Прежде чем умерла мама, я успел сдать сессию. Теперь были каникулы и Святки. Время безделья и радости. «Раз в крещенский вечерок девушки гадали». Гадание — грех. А какие еще грехи есть? Надо составить списочек, как те глухонемые, и жить по списку. Мама посылала меня в магазин со списком того, что надо купить. Вот и теперь у меня будет список того, что надо. Однако нужна еще и стратегия. Сначала попытаемся взять малые веса, мелкие грешки. Потом покрупнее. Потом попробуем работать с количеством, с различными сочетаниями.

Я нашел среди маминых книг «Мытарства блаженной Феодоры», внимательно изучил и составил список.

Потом позавтракал. Пища, принятая без молитвы, имела странноватый вкус. Придется привыкать: теперь у меня что-то вроде диеты. Богообщение категорически противопоказано.

Позвонил дед. Он, наверное, был делегатом от всех родственников. Затем перезвонит остальным и сообщит, как я. Это умно. Тактично. А может, просто никому больше до меня дела нет. Лучше бы так и было. Как я? Нормально. Такие у нас теперь нормы. Позавтракал. Ничего не надо. Я достаточно самостоятелен. Ничего, говорю, не надо. Спасибо за беспокойство. Отстаньте, я сказал!

Положил трубку. Улыбнулся. Поставил в списке крестик.

Была суббота, звонков больше не было. Весь день планировал этапы духовного самоубийства. К вечеру напился в хлам.

 

Утром пошел в церковь. Как и положено в воскресенье. Задача была такая: ни разу не перекреститься. Есть же такие честные любопытствующие, которые не крестятся в церкви.

«Не слишком ли быстро веса наращиваю? — подумал я, проходя мимо нищих. — Не надорваться бы!»

Не перекреститься у входа в церковь было сложнее всего, а потом пошло полегче. Не склоняться под благословения было тоже очень трудно, но если глянуть в этот момент в сторону, то получается вполне терпимо. К середине службы я уже чувствовал себя богатырем в поле. Ветер дует, ковыль колышется, спины гнутся в поклонах. А я стою непоколебимо. Что мне этот молитвенный ветер? Я знаю, что он добрый и теплый. Но потому он и слабый. Этот ветер предназначен не для того, чтобы вырывать с корнями деревья. Противостоять ему совсем не сложно. Однако если подставить ему парус, он всегда будет попутным.

Нет! Это из другой жизни размышления, из другой! Если им попутный, то мне — встречный. Но как встречный он слаб, очень слаб, и плевать я на него хотел! Буду грести против ветра на своей галере, буду грести против.

«Какие хорошие образы! — подумал я с улыбкой. — Надо будет записать». С той же улыбкой я глянул в лицо епископа, повернувшегося для благословения, выдержал процедуру и почувствовал себя свободным. «А мазохисты не дураки, — понял я. — Совсем не дураки».

 

Свободный и гордый, я стоял в церкви и наблюдал. Видел глухонемых. Они вместе со всеми плыли по молитвенному ветру. Они не слышали его, но зато ощущали. Им, может быть, даже проще. Зачем слышать ветер?..

Женщина кланялась чуть-чуть: мешал живот. Значит, еще не родила. И младенца еще не крестили. Как же тогда мой сон про Иоанна? А вдруг сбудется? Я сам не понял, почему сонная нелепица должна вдруг сбыться. Но взволновался, словно получил подтверждение этому.

И стал я фантазировать, что родится Иоанн здоровым, слышащим и глаголящим. И подумает Иоанн: «За что же Бог так поступил с родителями моими? Почему они не слышат и не глаголят?» И прочитает Иоанн в Евангелии о глухонемых бесноватых, о бесе немом и глухом. Вышел бес — исцелился бесноватый, услышал и возглаголил. И подумает Иоанн о чем-то, о чем-то подумает. Если я это вижу, то Бог и подавно видит. Это испытание похлеще моего, и приготовлено оно Иоанну еще до рождения. А если он не выдержит — и вроде меня, во все тяжкие?

Мне стало жаль Иоанна.

И вдруг я почувствовал себя крайне неуютно: ведь мать есть не только у Иоанна. Но и у меня. Была. Новопреставленная Софья. Ходит теперь по мытарствам. И бесы взыскивают с нее по моему списочку. Говорят ей: грехов такого разряда у тебя вон сколько, смотри на чашу весов. Кидай-ка, говорят, на другую чашу добрые дела, иначе мы тебя в ад скинем. Страшно душеньке. А я стою в церкви и ничем ей не помогаю. И кому теперь должно быть стыдно? Богу, потому что я Ему назло грешу? Или мне, потому что я мать предаю?

Насчет Бога не знаю, но мне было очень стыдно. Я заказал Сорокоуст, хотя его, кажется, кто-то из родственников уже заказывал. Кашу маслом не испортишь. Теперь уже наверняка кто-то хороший, кто-то достойный будет сорок дней молиться об упокоении новопреставленной Софьи. А я креститься не буду, раз уж зарекся. И свечку к Распятию не поставлю. Пусть уж лучше другие. Стыдно, очень стыдно, но иначе нельзя.

Вот уж и причащают. Пойду-ка я отсюда.

 

Дома было очень пусто. Как в открытом космосе. Как в безвоздушном пространстве. И никуда эту пустоту не деть, даже если вечеринку устроить. Мерзость запустения… Но вечеринка — это идея, раз уж решил жить по списку. После вечеринки в списке появится куча плюсов. Вечеринка — это идея.

Если совсем честно, то друзей у меня нет. Есть знакомые одноклассники, одногруппники, родственники, а с соседями я не знаком. Исключаем родственников и соседей. Одногруппников всего двое, остальные — одногруппницы: такой уж факультет. И ну их, этих двоих: мне с ними еще учиться. Значит, одноклассники. Они периодически собираются вместе и обкуриваются. Это мне известно. Можно устроить, как у америкашек делается, судя по фильмам. Смешанная компания, выпивка и травка, траханье по углам. Можно устроить с меньшим размахом и не за мои деньги, но с теми же грехами.

— Идея хорошая, — согласился одноклассник. — Но я не понимаю, зачем тебе это. Или ты изменился за полтора года?

— Считай, что собираю материал для рассказа. Территория моя, вся фигня в складчину, с девчонок можно поменьше взять или вообще на халяву… Девчонки — не обязательно наши, но чтобы парность была. И мне какую-нибудь тоже, посговорчивее и не крокодила… Материал для рассказа.

— Искусство требует жертв, я понял… А не обидно будет, если лажа получится? Жертвы принесешь, а напишешь лажу…

— Плевать я хотел на эти жертвы.

— Тогда другое дело. Ты изменился, чувак.

 

— Принимай гостей.

— Проходите.

— Ты один дома?

— Да. И не будет никого. Можете хоть ночевать.

— Круто.

Они прошли. Три одноклассника и четыре девушки. Девушки незнакомые. Точнее, мне не знакомые. Ничего так, не крокодилы. Одна, кажется, малолетка. Вскоре выяснилось, что она-то мне и досталась. Восьмиклассница, как у Цоя. «Ты любишь своих кукол и воздушные шары». Нет, не восьмиклассница, просто имидж такой. Совершеннолетняя, Светой зовут. Верю — почему бы не поверить…

Классе в пятом, помню, я на каком-то концерте сел рядом с девчонкой. И сказал другим пацанам, что девчонки тоже люди. Это было очень смело. Сесть рядом с девчонкой считалось позором для пацана. Но после этого случая одноклассники посмотрели на меня с уважением, а на девчонок — с интересом.

В старших классах я как-то зажался. Может быть, потому что прочитал у апостола Павла о блудниках. О том, что тела наши — члены Христовы. И что соединяясь с блудницами… Это было страшно. И я слушал треп одноклассников об их любовных похождениях не с завистью, а с ужасом. «Отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет!» А одноклассники смеялись надо мной.

На «факультете невест» я научился, не краснея, разговаривать с девушками. На конкретные и отвлеченные темы. Еще научился отшучиваться, если разговоры эти становились слишком конкретными или слишком отвлеченными. Так что ни прямая атака, ни обходной маневр со стороны девушек не увенчивались успехом. В последнее время они и пытаться почти перестали. Но поговорить любили: всё-таки парень и, к тому же, рассказы пишет.

Я смотрел на Свету и думал: «Не слишком ли быстро веса наращиваю?» Она была маленькая и худенькая, узкобедрая, но с развитой грудью. Такую, наверное, очень приятно взять на руки и нести куда-нибудь… Но не слишком ли быстро?..

 

Девушки план курить отказались, но охотно пили вино и танцевали. Хорошо, что кто-то догадался захватить соответствующую музыку. А то пришлось бы вальсировать под Штрауса…

Обкурка не произвела на меня особого впечатления. Как всё это выглядит, я и так знал. Сто раз расспрашивал, потому что хотел написать рассказ о плановиках. И видел их тоже, обкуренных. Они специально пришли к моему подъезду и позвали меня. Чтобы посмотрел и запомнил. Любителей русской литературы. А теперь обкурился — и никакого эффекта. Пусть один костыль на четверых — но остальные смеются же!..

— Ничего, — утешали меня. — С первого раза мало кто раскуривается.

— Ничего, — пробормотал я. — Крестик поставить можно.

Через некоторое время мы со Светой оказались вдвоем на кухне. Из ванной слышалась какая-то возня. Что-то там упало. Наверное, стаканчик с зубной пастой и щетками. Девушка мотнула головой в сторону ванной комнаты и заговорщицки усмехнулась. Я снисходительно улыбнулся, тоже молча. Молчали и слушали.

— Я тебя вот что спросить хотела, — нарушила она молчание. — Почему у тебя везде иконы? Даже на кухне.

— В ванной и в туалете нет. И еще в коридоре нет и на балконе. А что?

— Просто так. Просто когда иконы… Хорошо им там, в ванной…

Света виновато улыбнулась и посмотрела на икону Успения.

— Это Рождество?

— Наоборот. Вокруг Богородицы не волхвы и пастухи, а апостолы. Они пришли попрощаться, потому что Богородица умерла.

— А Христос?

— Христос сверху, принимает душу Своей Матери. Ты не прочь со мной поцеловаться, но стесняешься при иконе. Так?

— Ты какой-то странный. Я вообще могу остаться, если хочешь. Ты мне сразу понравился…

— Вот, смотри, я повернул ее к стене. Давай, начинай, я не умею.

— Чего не умеешь?

— Целоваться, блин, не умею. Ты у меня первая — поняла?

— Ничего себе! Тогда давай подождем, пока другие уйдут. В первый раз так нельзя — в ванной и всё такое…

Я удивленно улыбнулся.

 

В комнате было темно. Икона Спасителя был повернута ликом в угол. Как наказанная. Всё случилось очень просто.

— Что ты делаешь? — спросила Света.

— Ставлю крестики.

— Где ты их ставишь?

— Неважно… Ты умеешь гадать?

— С чего это ты вдруг?

— «Раз в крещенский вечерок девушки гадали». Это завтрашний вечер.

— А что за девушки?

— Неважно, это цитата. Дальше — «за ворота башмачок, сняв с ноги, бросали». Все девушки немножко ведьмы. Ты умеешь гадать с блюдцем по буквенному кругу? У нас в классе девчонки так гадали. Умеешь?

— Умею. Хочешь, чтобы мы вдвоем погадали?

— Да. Именно так. И непременно завтра.

— Ладно, я всё принесу. А я тебе нравлюсь хоть немного?

— Спросишь завтра у духов, — пошутил я.

 

— Это ты вертишь блюдце? — спросил я у Светы во время гадания.

— Нет, — ответила она. — Не отвлекайся.

— Тогда скажи мне, дух, девичью фамилию моей матери.

Блюдце ответило верно. Оно легко скользило по буквенному кругу и останавливалось возле нужной буквы. И не просто останавливалось, но и педантично проворачивалось на месте. Пока стрелка на боку блюдца не уткнется в эту букву. Блюдце скользило плавно и стремительно. Мне даже казалось, что если отдернуть руки, оно не остановится. Будет как в сказке, наливное яблочко по блюдечку. Перпетуум мобиле.

— Ты вопрос задал, как в электронной почте, когда пароль к ящику забудешь, — сказала Света с улыбкой и спросила про фамилию: — Правильно?

— Да, — ответил я. — Не отвлекайся.

Дух представился Иваном Федоровичем. Вызывали Федора Михайловича, моего любимого писателя. Но явился этот. Сказал, что Достоевский занят. И вообще отвечал очень расплывчато и лукаво. На вопрос, из рая он или из ада, отвечал, что из пакибытия. Из иного мира. А с каким знаком этот иной мир, с плюсом или минусом, — вроде как неважно. На вопрос о том, что бывает после смерти, был получен ответ, что по вере. А по какой вере — вроде как неважно. На вопрос: «Есть ли Бог?» дух ответил, что «много богов и господ много». Из апостола Павла ответил, но продолжения не привел, продолжение вроде как не важно. А продолжение там такое: «Но у нас один Бог Отец, из Которого всё, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым всё, и мы Им». Очень умный дух. И понятно, из какого Он пакибытия. Но Свете я этих тонкостей раскрывать не стал. Чтобы можно было поставить в списке дополнительный крестик.

Света так и не спросила у духа, нравится ли она мне. Интересно, что бы он ей ответил. После гадания я сказал ей, чтобы больше не приходила. Она ушла в слезах.

 

Рука устала писать. Но это не автоматическое письмо: я не медиум. Смешно звучит: я не медиум, — а прошлым вечером участвовал в спиритическом сеансе. Вечер перешел в ночь, сейчас раннее утро, а рассказ почти дописан. С вечера до утра — целый рассказ. Такого со мной еще не было. И не будет. Но это не автоматическое письмо, честное слово! Верьте мне: люди в моем положении говорят правду. Я даже стиль сознательно избрал: «нулевой градус письма», как у Камю в «Постороннем». Это не автоматическое письмо, а предсмертное, с нулевым градусом.

Самоубийство — страшнейший грех, грех без прощения. Им заканчивается список. Контрольный выстрел в голову, медицина бессильна. Вот и всемогущий Бог бессилен перед самоубийцами. Бог бессилен. Мысль приятна. Неприятна процедура.

У меня есть рассказ про самоубийц. Три разных способа: петля, бритва и окошко. Три способа, а нужен один. Допишу, поставлю крестик — и сделаю. А как же крестик, если еще не сделал? Мысленно уже сделал, а значит, можно. А если мысленно сделал и уже поставил, то зачем же по-настоящему делать? Здесь лазейка, здесь можно струсить. Пусть уж крестик ставят те, кто прочитает. А я просто пойду и сделаю.

Бритвой в ванне. Сейчас Крещение. Прошлым вечером святили воду в реках. Благодать — штука заразная. Сегодня изо всех кранов идет святая вода. Вот в ней-то я и сделаю. Бритвой в ванне.

Посмотри на меня, Господи! Посмотри Своим всевидящим оком! Посмотри на Своего подопытного!

Как Тебе не стыдно?!

 

 

© Евгений Чепкасов

Состояние Защиты DMCA.com

Читать бесплатно

^ Вверх